Вообще-то ее прочили в жены наследнику мирийского герцога, но хозяин процветающего островного государства настаивал на соответствующем приданом, а его величество Жозеф, хоть и был не прочь увидеть свою племянницу мирийской герцогиней, отнюдь не спешил раскошеливаться. Переговоры затянулись, а за это время молодой Энрике Кэрна умудрился тайно обвенчаться с незначительной ноблеской. Из-за скупости дядюшки Агнеса оказалась посмешищем всей Ифраны. Надежды на мало-мальски достойный брак таяли с каждым годом, так как своих средств у потерявших почти все земли Саррижей не было. И вдруг такая удача! Супруга арцийского короля! Правда, про Пьера поговаривали всякое, но Агнеса гнала от себя неприятные мысли, в конце концов, не хуже же он Жозефа с его грязными сорочками и сальными волосами?!
Девушка с волнением ожидала встречи, выслушивая любезности арцийских нобилей, самым приятным из которых был Жан Фарбье. Конечно, он был не первой молодости, но весьма недурен собой в своей золотистой, расшитой богомольниками и жемчугом куртке и коричневых штанах, обтягивающих сильные мускулистые ноги. Это именно он вручил Агнесе золотой нарцисс, который она, якобы из вежливости, а на деле за неимением ничего другого приколола к своему платью. Да и советы Фарбье всякий раз приходились весьма кстати. Он несколько раз удерживал ее от явных ошибок, подсказывал, как к кому следует обращаться, отвечал за нее, когда она не знала, что сказать, и всячески давал ей понять, как он рад ее приезду.
Агнеса никогда не обольщалась насчет своей внешности. У нее были слишком резкие черты лица, большой нос, широкие черные брови, а волоски на подбородке и щеках приходилось по утрам выщипывать. Однако этому изысканному вельможе она как будто бы нравилась больше лилейных томных красавиц, и Агнеса испытала к нему за это острую благодарность.
«Обратите внимание, моя принцесса, – Фарбье грациозно наклонился к окошку кареты, в котором ехала ифранка, – это знаменитый Замок Святого Духа, им пугают людей, но все далеко не так страшно, как рассказывают. Нынешний епископ обещает вскоре открыть его для желающих. А сейчас мы выезжаем на площадь Ратуши, где вас поприветствуют отцы города Мунта и где к нам присоединится Его Величество. Я должен вас попросить, дорогая принцесса, не показывать, если что-то в поведении Его Величества покажется вам, скажем так, странным. Его Величество рано потерял отца, он рос очень замкнутым и не любит шумных церемоний. Обычно мы его от них оберегаем, но свадьба, как вы понимаете, бывает только раз в жизни…»
Речь Фарбье журчала как ручеек, но Агнеса ее почти не слышала, пытаясь взять себя в руки. Сейчас она увидит человека, которому отдала свою руку, даже не видя его. Она увидит короля, она будет приветствовать своих подданных. Процессия вошла в увитые цветами арки, Агнеса не видела, как идущие впереди процессии девушки в розовом разбрасывали цветы, но карета ехала по фиалкам и ландышам, и племянница Жозефа понимала, что это для нее и из-за нее. Приветственные крики сливались со щебетом многочисленных птиц в клетках, которых выпустят, как только ее рука коснется руки короля, и звуками гитар и мандолин, на которых играли сопровождающие королевскую невесту менестрели. Из раскрытых окон свешивались флаги и ковры, на перекрестках здоровенные стражники охраняли бочки с вином, которые будут открыты вечером, дабы жители славного города Мунта выпили за здоровье жениха и невесты.
Наконец карета остановилась. Фарбье галантно распахнул дверцу и подал Агнесе руку. Белые туфли невесты ступили на розовую ковровую дорожку, ведущую к ратуше, на ступеньках которой стояло несколько человек. Агнеса пыталась рассмотреть и узнать короля, но солнце било в глаза, и она была вынуждена отвести взгляд. Опираясь на руку Фарбье, девушка дошла до лестницы, затем спутник ее оставил, и она пошла одна, стараясь держаться прямо. На верхней площадке она буквально налетела на одетого в белое и голубое молодого человека примерно одного с ней роста с бледным одутловатым лицом, с интересом на нее уставившегося.
Агнеса тоже остановилась, не зная, идти ли вперед или остаться на площадке. А молодой человек, добродушно улыбнувшись, сунул руку за пазуху и вытащил оттуда зверька, похожего на пушистого бесхвостого мышонка, и сказав: «На» – протянул ей. Больше всего Агнесе захотелось с визгом отшвырнуть эту гадость, но она подумала, что, возможно, это какой-то здешний обычай, о котором ей забыли рассказать, и, сжав зубы, взяла меховой комочек.
– Правда, хороший? – спросил молодой человек. – Это тебе. Жан сказал, что ты добрая. Правда, он часто врет. Меня зовут Пьер, а как тебя? Мне говорили, да я забыл. Ты теперь будешь жить с нами, да? А ты любишь землянику? Я люблю, но от нее потом все чешется, а у тебя?
Агнеса слушала эти слова, ничего не понимая, и только в глубине ее души билась одна мысль: «Это не он! Святая Циала, сделай так, чтоб это был не он!»
От Эльты до замка Тагэре было немногим более трех вес, всего ничего, но Этьену ре Фло в последние годы путешествия давались все с большим трудом: кости, застуженные еще в юности (граф во время охоты провалился под лед и потом был вынужден провести весь день в мокрой одежде), к шестидесяти годам отыгрались за все. Если во Фло, где солнце так прогревает толстые каменные стены, что даже в месяце Зеркала они остаются теплыми, он ходил и ездил верхом, как все люди, то стоило ему оказаться на севере, как старые болячки брали свое. Потому-то при всей своей любви к дочери, зятю и внукам Старый Медведь выбирался к ним редко и только летом, но на этот раз дело было неотложным, и Этьен пустился в дорогу, заранее смиряясь с неизбежным.
Владелец ре Фло был человеком незаурядным, все в нем – и величественная внешность, и горделивая осанка, и проницательный взгляд – выдавало натуру властную, сильную и целеустремленную до жестокости. Под стать старику были и наследники, но даже среди них граф отличал двоих: старшего внука Рауля, названного в честь дяди, и дочь Эстелу, герцогиню Тагэре, подарившую мужу двоих сыновей: Филиппа и Эдмона. Дед твердо рассчитывал увидеть на голове одного из них корону.
Старый Медведь не сомневался, что с Лумэнами они справятся, куда сложнее было уломать Шарля. Как всегда, когда он вспоминал зятя, в сердце старого нобиля подняли голову досада и гордость. Этьен восхищался герцогом, но его бесило упорное нежелание того объявить о своих правах на престол и возглавить нобилей, недовольных засильем законных и незаконных Лумэнов. Шарль же уперся, как стадо ослов, и ни доводы тестя, ни слова любимой жены (а Шарло любил Эсту), ни очевидное желание северян на него не действовали. Он, в пятнадцать лет доказавший свою храбрость в бою, в восемнадцать командовавший полком, а в двадцать шесть – армией, не хотел гражданской войны.
Конечно, все эти годы Тагэре не бездельничал. Именно он держал в узде эскотских нобилей, взявших скверную привычку грабить приграничные земли. С возвращением в Эльту Шарля Тагэре налетчикам пришлось поджать свои полосатые[56] хвосты. Шарло стал настоящим хозяином северо-запада Арции, доказав, что может не только воевать, но и править.
В Мунте герцог больше не появлялся, но о нем все равно говорили. Особенно теперь, когда Лумэны
