Утро началось удачно. Проклятая тошнота наконец отпустила, в окно весело светило солнце, ветер с полей доносил запах цветущих лип. Эстела долго стояла у окна, глядя за реку, где под солнцем перекатывались волны созревающих трав, а потом велела прислать медикуса. Сутулый и худой Корнелиус остался доволен состоянием пациентки и торжественно объявил, что лично он, Корнелиус, не намерен в такую погоду запирать сигнору в четырех стенах. Слова врача упали на благодатную почву, Эста соскучилась по небу, солнцу, траве. Если все в порядке, почему бы ей немного не проехаться, совсем чуть- чуть… Корнелиус не возражал, поставив условием, лишь чтобы сигнору сопровождали и чтобы она ехала исключительно шагом. С последним герцогиня не спорила, что касается первого, то она так давно никуда не ездила с Шарлем. Проехать бок о бок с ним по цветущим лугам было бы восхитительно, тем более в последнее время она обращалась с мужем не лучшим образом. Он стоически переносил это, но более трех месяцев спать одному, каждый день выслушивая придирки больной жены, для этого нужно воистину ангельское терпение. Камеристка была отправлена на поиски герцога и вернулась с известием, что монсигнор велел оседлать Пепла и куда-то уехал. Такие отлучки за Шарлем водились и раньше, он мог отправиться куда угодно, окрестные крестьяне, обожавшие своего господина, ужасно гордились его привычкой разъезжать по своим землям без сигурантов. Тагэре мог запросто попросить напиться у крестьянской девушки, остановиться у кузницы и помочь мастеру раздувать мехи или же прокатить на своем жеребце какого-нибудь пастушонка. Герцога любили, и он знал это. Эстела улыбнулась. Если Шарло завоевывает своих людей бездумно, то ее старший племянник Рауль Тарве, во всем подражающий знаменитому родственнику, заигрывает со своими крестьянами, чтобы добиться их любви. Рауль далеко пойдет, хотя она его и не очень любит. В юноше чувствуются сила и недюжинный ум.
Именно поведение Рауля окончательно убедило Эстелу в силе ее мужа. Север пойдет за Шарлем в огонь и в воду, а полоумный Пьер на троне вполне может и потесниться. Эстела сама не знала, что для них будет лучше: отделиться от Арции, став властителями пусть не очень большого, но суверенного государства, или же попробовать получить все. Но что-то делать было нужно, даже если Шарль предпочитает ни во что не вмешиваться, ему этого не позволят другие… Она не позволит.
Эста задумалась. Пожалуй, тянуть с разговором не стоит, день с утра задался, а она знала: то, что хорошо начинается, должно хорошо и закончиться. А пока она немного проедется по окрестностям замка. Одна. Если удастся встретить Шарля, а она отчего-то в этом уверена, ей лишние уши не нужны. На первый взгляд в Эльте шпионов нет, даже присланная циалианка и та занята лишь своими молитвами. Анастазия оказалась тихой, целомудренной и равнодушной ко всему. Да, пожалуй, правильно, что они согласились исполнить волю Архипастыря, отказ принять наперсницу могли бы использовать как повод к травле, но лучше напасть первыми.
Птичку наконец оседлали, и Эстела, в последний раз прикрикнув на навязчивого слугу, выехала за ворота. В небе не было ни облачка, звонко стрекотали кузнечики, в зелени трав пестрели цветы. Герцогиня, немного подумав, куда мог отправиться Шарль, свернула на тропинку, ведущую вдоль реки, а затем пустила лошадь по лугу, примыкавшему к светлому березовому лесу. Некошеная трава доходила Птичке до груди, одуряюще пахло звездчаткой и кашкой, над которыми сновали деловитые пчелы и легкомысленные бабочки, и Эста внезапно почувствовала себя до невозможности счастливой.
Она уже не искала Шарля, а просто ехала куда глаза глядят. Именно поэтому она и позволила Птичке свернуть на еле заметную тропинку между деревьями. Они выбрались на небольшую уютную поляну, заросшую луговой геранью. И тут она увидела Пепла. Серый в яблоках иноходец скосил на герцогиню огромный фиолетовый глаз, дружелюбно фыркнул и потянулся к Птичке. Что ему делать здесь, у небольшой крытой соломой хижины, вероятно, принадлежавшей пастухам? Эстела спешилась и, подобрав юбки, пошла к домику. Окно было открыто, и герцогиня заглянула внутрь.
Она не видела лица той, которую ласкал ее муж, но вырвавшаяся вороная прядь казалась знакомой. Эста узнала Делию. Это было слишком! Крестьянская девчонка, подвернувшаяся под руку сигнору, супруга которого четвертый месяц нездорова, это еще туда-сюда, но жена Рауля… Черномазая кошка не первый год добивалась Шарля и наконец получила! Эстела быстро подавила желание ворваться в хижину и вцепиться ногтями в проклятое лицо. Это недостойно герцогини. Судя по всему, любовники только начали, Шарль сказал, что вернется не раньше шестой оры, значит, у нее достанет времени съездить за слугами и Анастазией. В присутствии циалианки прелюбодеям не отвертеться, даже если Рауль и Шарль не захотят выносить сор из избы.
Эстела тихонько отошла от окна, но топай она, как болотник, те, внутри, ее бы не заметили. Птичка нервно перебирала копытами, когда женщина забиралась в седло, то ли ей передалось волнение всадницы, то ли дело было в поднявшемся ветре, принесшем огромную фиолетовую тучу. Обычно смирная кобылка до ужаса боялась грозы, но наездницу будущий дождь только обрадовал: теперь уж Шарль и Делия точно никуда не денутся. Женщина осторожно отъехала на безопасное расстояние от проклятой хибары и пустила лошадь в галоп.
– Ты сумасшедшая, – засмеялся Тагэре, играя локонами подруги, – сумасшедшая, как кошка в месяц Агнца. И ведь это я тебя разбудил!
– Ты, – подтвердила женщина, придвигаясь поближе.
– Знаешь, я почти благодарен той свинье, которая мне написала.
– Что? – В васильковых глазах мелькнуло удивление. – Тебе кто-то обо мне написал?
– Иначе бы я на тебя не накинулся. Твоя бланкиссима сообщила мне, что отсылает тебя из Фей-Вэйи, потому что ты даришь свое расположение слишком многим рыцарям, и что она надеется, что в Тагэре ты станешь вести себя более пристойно.
– Это написала Агриппина?!
– Тогда у меня не было повода сомневаться. Ее печать, ее бумага, я не очень хорошо знаю ее почерк, но подпись видел…
– Бланкиссима знала, что я никогда…
– Не сомневаюсь. Возможно, это месть кого-то, кому ты отказала. Признайся, ведь такое было?
– Отказала? – Анастазия была искренне удивлена. – Но меня никто… меня до тебя… я никому…
– «Никто», «никому», – передразнил герцог, к которому, казалось, вернулась его природная ирония, – можешь мне не объяснять, что «у меня до тебя никто». Я это, умирать буду, не забуду. Но ведь кто-то на
