Шарль провел больше суток в седле и буквально валился с ног от усталости, но был доволен. Анри в очередной раз доказал, что воевать с ним – дело бесполезное. Не сегодня-завтра Жозеф пришлет парламентеров, и к этому времени регент должен находиться в Мунте. Тагэре не хотелось уезжать из армии, но в его положении о собственных желаниях пришлось забыть. По дороге он то и дело проезжал через земли, прибранные к рукам кланом Фарбье, все больше уверяясь в том, что с этим кошачьим отродьем нужно что-то делать, и немедленно. Но сначала следовало выспаться, что оказалось не так-то просто. Не успел Шарль слезть с коня, как в него вцепился король, по обыкновению излагавший свои мысли таким образом, что понять его и на свежую-то голову было непросто.
– Если ты уйдешь, они вернутся, – ныло Его Величество, умоляюще глядя на регента, – они всегда возвращаются.
– Кто они? – безнадежно переспросил Шарль.
– Кошки, – прошептал, оглянувшись, король.
– Пьер, они ничего тебе не сделают. – Тагэре хотелось лишь одного: добраться до постели, лечь и хотя бы до утра забыть про Арцию, Ифрану, Святой Престол и все остальное, в том числе и про возомнившего себя хомяком короля, но пришлось брать того за руку и вести в его покои. Однако на этом дело не кончилось.
– Не уходи, – Пьер трясся как в лихорадке, – они меня задушат. Как Помпона.
– Я сейчас позову слугу, – вздохнул герцог.
– Он уснет, – заныл король, – они всегда засыпают, и тогда они придут и меня найдут…
– Но, Пьер («Проклятый, как же хочется спать»), тебя ведь не задушили, и не задушат. Потому что ты никакой не хомяк, а человек. Хомяки не разговаривают, они маленькие, в шерсти… Ты не похож на хомяка. Ну, в зеркало на себя посмотри. Дай мне своего, как его там? Сюсю? Вот он у меня в руке, видишь? Вот он в зеркале, а вот ты в зеркале…
– Они не будут смотреть в зеркало, – заявил король, – им все равно, что там. Они меня считают хомяком. И меня, и наследника.
– Пьер, ну давай поговорим завтра.
– А если меня задушат сегодня? – Король вцепился в рукав Шарля и не отпускал. Регент попытался собраться с мыслями, но третья бессонная ночь этому не способствовала. Пьер продолжал цепляться за него, голова гудела, а в глаза словно кто-то сыпанул горячего песка.
– Хорошо, – сдался Шарло, – давай ляжем в одной комнате. Если они придут, ты меня разбудишь.
– А ты проснешься? – заволновался король.
– Проснусь, – отрезал Шарло, хотя был уверен, что его не разбудят не то что какие-то несуществующие кошки, но и дюжина живых львов и тигров.
Наскоро соорудив себе из кресел некое подобие ложа, Тагэре сбросил сапоги, отстегнул и положил рядом с собой меч и, как был в дорожной одежде, улегся лицом к стене, накрывшись плащом. Может, король что-то и говорил, но регент заснул, едва лишь его голова коснулась подушки.
Проснулся Шарль так же внезапно, как и уснул. На башне пробило три оры с четвертью, можно было спать и спать. Герцог собрался было повернуться на другой бок и забыть обо всем хотя бы до рассвета, но что-то заставило его приподняться на локте и вглядеться в темноту. Он ничего не увидел, но возникла странная уверенность, что в комнате кто-то есть. Шарло нащупал меч и встал. Свечи отчего-то погасли, хотя воск был еще горячим. Вязкая тишина давила на уши, но Шарль Тагэре никогда не был суеверным. Предположить, что кто-то покушается на выжившего из ума короля, было глупо, а его самого проще отравить или пристрелить из-за угла. Шарло сносно видел в темноте, и глаза говорили ему, что все в порядке. Герцог тихо обошел опочивальню, касаясь рукой стен. Прятаться было негде, разве что за портьерами, но и там никого не оказалось. Лунные лучи ворвались в комнату, и Шарло окончательно убедился, что в комнате пусто.
Не обследованной оставалась лишь королевская кровать под балдахином. Тагэре, рискуя разбудить сюзерена, рывком отдернул полог и тут же их и увидел. Кошки! Хвостатые негодяйки расселись вокруг спрятавшегося под одеялами несчастного короля, и Шарлю показалось, что он слышит, как тот дрожит. Ну да нет худа без добра. По крайней мере, эти окаянные кошки существуют, раз он их тоже видит, а значит, Пьер не столь уж и безумен.
Герцог смотрел на взявшихся невесть откуда тварей, а твари, в свою очередь, таращились на него. Наконец одна, видимо главная, поднялась, выгнув спину горбом, медленно и с достоинством подошла к Шарлю и неторопливо потерлась ему о ноги, словно совершая некий торжественный ритуал. Это послужило сигналом. Кошки, соблюдая строгую очередность, подходили к Тагэре, свидетельствуя свое почтение. Наконец, последняя, шестая, привстав на задние лапы, ткнулась пушистой щекой в колени регента и вернулась к остальным.
Шарль буквально ошалел. Зверюги мало того, что никем не увиденные забрались в королевскую опочивальню и вусмерть застращали несчастного Пьера, но и невесть с чего воспылали любовью к нему, Шарлю Тагэре. Герцог переводил взгляд с сидящих рядком кошек на мягкий горб из одеял, под которым прятался владыка Арции, и не знал, что делать. Старшая кошка, вернее, кот (герцог был готов поклясться, что мерзавец ухмыляется!) взгромоздился на верхнее одеяло. И тут Шарло понял, что в этих кошках было неправильного. Они не отбрасывали тени!
Звери выглядели абсолютно реальными и живыми, он сам ощутил их тела, когда они путались у него в ногах, но они не были существами из плоти, а если и были, то все равно их переполняла магия. Но его-то они за что возлюбили? Геро?! Неужели она на прощанье наложила на него какое-то заклятье, превращающее всяческую нечисть в его друзей? Или причина в чем-то другом?
Тварь на короле завозилась и, как самый обычный наглый кот, принялась драть когтями одеяло, из-под которого долетел сдавленный всхлип. Дальше Шарль Тагэре действовал по наитию. Смеясь над самим собой, он негромко (хотя слуги, похоже, не слышат, что здесь творится; кстати, как вышло, что все спят, а он – нет?), чтоб не поднимать шума, скомандовал.
– А ну, кошки, ко мне.
