Взять Адану с берега не так уж и трудно. Мальвани это, по крайней мере, делал. Конечно, под зиму Агнеса и иже с ней вряд ли рискнут затевать кампанию, но летом схватки не избежать. Тарве решил, воспользовавшись последними погожими днями, увести корабли в Эльту, с тем чтобы по весне вернуться с подмогой.
Нравится Шарло это или нет, но на этот раз воевать придется по-настоящему. Чтобы в Арции наступил мир, нужна война…
Трудно было найти двоих столь несхожих и внешне и внутренне людей, как кардинал Арции и командор Мунта, однако Евгений и Обен неплохо ладили. Обен частенько исповедовался Его Преосвященству, тщательно перечисляя свои прегрешения. Особенно рьяно толстый барон каялся в своем любопытстве, подробно расписывая, какие неприглядные тайны ему удалось разузнать. Евгений сурово отчитывал грешника и отпускал, наложив на него суровую епитимью, в основном ущемляющую кулинарные запросы Обена. Правда, тот с помощью своих многочисленных поваров умело выходил из положения, но это Его Высокопреосвященства не касалось.
Приближенные Евгения знали, что после длиннющих исповедей Трюэля кардинал очень устает и надолго уходит к себе отдыхать. Как-то один молодой и ретивый клирик предложил Его Высокопреосвященству взять обжору-командора на себя, но Евгений, раздраженный тем, что ему намекнули на его старость и болезнь, решительно отказался, и Обен по-прежнему получал отпущение только у кардинала.
Близились зимние праздники, и богобоязненный барон вновь явился каяться. Отпустив грешника с миром, Евгений, как всегда, заперся у себя, но не лег, а взялся за перо. Он знал, что рано или поздно напишет такое письмо, и вот это время пришло.
Кардинал решительно вывел на бумаге: «Протектору Севера. Наступило время, когда я со всей ответственностью утверждаю, что промедление смерти подобно. Если Арция потеряет следующую весну, осени у нее уже может не быть…»
Крупный орел сделал несколько кругов над замком и, величаво взмахивая крыльями, поплыл в сторону Эльты. Шарло проводил взглядом редкую даже в этих краях птицу. При желании это можно считать хорошей приметой. Хотя будь вместо орла в небе стая крыс на земле, споткнись под ним на мосту конь или случись еще какая гадость, это бы ничего не изменило. Тянуть дальше было нельзя. Агнеса вконец распоясалась, и ее нужно остановить. Правда, севернее Фло ифранка и ее наемники не совались, зато в серединной Арции творили все, что хотели.
Шарль уже перестал считать письма и грамоты от нобилей, купеческих старшин, эркардов[93] и просто отчаявшихся людей, а количество крестьян, бегущих с благодатных прильюферских черноземов на север стало угрожающим. Тагэре понимал, что так дальше продолжаться не может и что именно ему предстоит схватиться с людьми, ведущими себя на собственной земле хуже захватчиков. Оставалось решить, когда и как начинать. На первый вопрос ответил кардинал Евгений, а на второй Рауль Тарве, заявившийся по осени в Эльту с целой флотилией. Похождения племянника вызвали у Шарло белую зависть и тоску по собственной разухабистой молодости. Хотя войны на его век тоже хватит, только вот испытывать от этого радость он теперь вряд ли сможет. Филипп и Эдмон радуются, что едут с отцом, а он с удовольствием избавил бы их от участия в войне арцийцев с арцийцами.
Герцог вздохнул. Сколько ни смотри на небо, приходится вернуться на землю. Все готово, ждут лишь его. Две тысячи человек погружены на корабли, которые с приливом снимутся с якоря. Он же, как и положено сюзерену, последнюю ночь перед походом провел в своем доме. Так повелось с незапамятных времен, сам Шарло не слишком-то чтил обычаи, но людям это было важно.
Что ж, он сделал все, как надо. Проследил за погрузкой и, оставив на всякий случай в Эльте Тарве, вернулся в замок. Остался на ночь в спальне Эсты, сказал что-то умное младшим сыновьям, поцеловал дочерей, преклонил колена в замковом иглеции, выпил принесенного престарелым капитаном замка вина и в полном одиночестве поднялся на башню. Это тоже было традицией.
Шарло в последний раз обвел взглядом вьющуюся вдоль реки дорогу, юную зелень кустов, кладбище с тонущей в черемуховой пене часовней, лес, на опушке которого он должен был встретиться с Солой… Вот и все. Теперь нужно спуститься во двор, где уже выстроились все домочадцы, вскочить на коня и, больше не оглядываясь (дурная примета), в сопровождении аюдантов, оруженосцев и нескольких приближенных выехать из ворот.
Герцог Тагэре легко сбежал по ступенькам и вскочил в седло. Пепел был готов пуститься в путь немедленно, но у моста вышла какая-то заминка, и Шарль все же обернулся к вышедшей на крыльцо семье.
Эстела, чью зрелую красоту подчеркивал отделанный куницей золотистый плащ, стояла впереди, чуть сзади дочери и сыновья: Марта, Лаура, Жоффруа, Александр… Младший, как всегда, позади. Никто не думал, что он выживет, а он выжил. Чужой в собственной семье даже внешне. Странное дело, все – и девчонки, и старшие сыновья удались в Тагэре – крупные, светловолосые, только глаза у кого материнские, у кого дедовы, а Сандер словно подменыш, а вот глаза серые, совсем как у Шарло, и смотрит так, как не смотрят в восемь лет.
– Александр, – Шарль сам удивился своему порыву, – иди сюда.
Мальчик вздрогнул, словно не поверил, что его зовут, но подбежал сразу же. Шарль склонился с седла и, наверное, в первый раз поцеловал сына в лоб.
– Сандер, запомни. Не Арция для Тагэре, а Тагэре для Арции. – Проклятый, ну зачем он это говорит?
– Я понял. – Мальчик взглянул в отцовские глаза, отражение его собственных. Странно, похоже, малыш действительно понял. Надо побольше с ним бывать. Вот он вернется… Шарль выпрямился, помахал всем рукой и тронул коня.
– Что он тебе сказал? – крупный жизнерадостный Жоффруа ткнул братишку кулаком в бок.
