поставлено на кон. И поэтому он раз за разом будет возвращаться, какой бы болью это ни грозило. Его теперешней силы хватит, чтобы ее превозмочь и сделать хоть что-то для тех, чья битва уже началась.
Скачи, Гиб, скачи! Твой бег – это жизнь, это свобода, это надежда!
За ночь зной не спал, и солнце взошло в сероватой пыльной дымке, предвещая душный и долгий день. У реки звенели удилами кони, где-то коротко, словно прочищая горло, вскрикнула труба, в лагере топали и гремели доспехами латники. Люди сетовали на жару, подсмеивались над ифранской бабой, возомнившей себя Проклятый знает кем, ее полоумным муженьком и недоношенным сыном. Кто-то выпрашивал новый ремень взамен лопнувшего, кто-то в последний раз проходился точильным камнем по и так безупречному клинку. Многие что-то дожевывали или, наоборот, только собирались завтракать. Все было так буднично, что Эдмону Тагэре не верилось, что через ору или две эти люди пойдут в бой, от которого зависит судьба Арции. Юноше даже стало немного обидно, он-то ждал сражения с нетерпением, ночью не сомкнул глаз, придумывая, что и как говорить, чтобы никто не догадался, что это его первая битва, а его никто и ни о чем не спрашивал. Все занимались своими привычными делами.
Эдмон напустил на себя самый равнодушный вид из всех возможных и повернулся к худенькому Луи ре Тину, своему аюданту и приятелю.
– Ты немного бледен, плохо спал?
– Спал? – Луи от удивления заморгал большими светло-карими глазами. – Разве в такую ночь можно спать?! Я писал стихи.
– А я, представь себе, спал как убитый, – соврал Эдмон и милостиво добавил: – Прочтешь?
– Не… не сейчас, – замялся ре Тин, – это я… на случай, если меня убьют. Для Беаты. Ты ей передашь?
– С чего это ты вообразил, что тебя убьют? – Природная жизнерадостность второго сына Шарля взяла свое. – Мы победим, это же ясно. Мальвани не проиграл еще ни одного сражения, да и отец тоже.
– Я не сомневаюсь, что мы победим, – Луи казался растерянным, – но не все вернутся, и я предчувствую, что…
– А вот этого не надо, – стройный золотоволосый юноша подошел тихо, как кот, – братец, я бы на твоем месте задал этому меланхолику хорошую трепку. Ничего нет гаже, чем ныть перед битвой, от этого голова болит!
– Филипп, – с обожанием воскликнул Эдмон, глядя на старшего брата, уже побывавшего в нескольких стычках, – ты откуда? Вы же…
– Мы подошли ночью, – ответил Филипп, – ладно, бросай своего поэта, не до него, отец ждет.
– И меня?! – выдохнул Эдмон.
– И тебя, хотя не знаю, зачем ты там понадобился. Давай шевелись, все уже собрались.
Они действительно пришли предпоследними. Герцог слегка наклонил голову в ответ на приветствие и больше на своих сыновей не смотрел. Отец был таким, как всегда, спокойным и сильным в своих простых доспехах без насечек и позолоты, впрочем, в стане Тагэре красивость никогда не была в чести. На севере упрямо придерживались взгляда, высказанного четыре сотни лет назад каким-то менестрелем, заметившим, что лучшее украшение доспехов – это мужество их хозяина.
Эдмон стоял рядом с Филиппом и Раулем и с замиранием сердца слушал герцога, четко и коротко объяснявшего каждому его задачу. Все было ужасно просто и понятно, хотя сам Эдмон никогда бы до этого не додумался. Шарль Тагэре не намеревался устраивать бойню. И не только потому, что всегда ненавидел гражданскую войну, но и потому, что человек, защищая свою жизнь, дерется яростно и отчаянно. Если же у него есть возможность удрать или положить оружие и уйти живым и здоровым, то он уйдет. Если верит слову противника и если не защищает что-то более дорогое, чем жизнь. Тагэре надеялся, что желающих умирать за чужеземную королеву и ее бастарда не так уж много, ополченцы, согнанные чуть ли не силком, больше всего хотят вернуться домой, а арцийцы не любят ифранцев и эскотцев.
На сей раз Тагэре не собирался окружать противника, но несколькими мощными ударами расколоть армию Агнесы на куски и заставить одних сдаться, а других удирать в разных направлениях.
– И последнее. – Тагэре по очереди взглянул в глаза своим военачальникам. – Хорошо бы, чтобы вы и сами поняли, и своим объяснили. Простых солдат следует щадить. В войне виновны Лумэны и их прихвостни. С ними у нас будет особый разговор.
– Короче, агнцев не трогать, а козлищ за рога и в стойло, – весело кивнул Рауль ре Фло, – и правильно. Ополченцы нам еще пригодятся, когда за Жозефа возьмемся.
– Арде, – поднял очи горе Анри Мальвани, – но сначала гадюка, а потом паук. Что ж, мне пора. – Маршал встал из-за стола, и мальчик лет десяти с таким же точеным лицом подал ему шлем. Видимо, Мальвани решил взять в битву своего единственного сына.
Следом поднялись и другие офицеры. Эдмон думал, что он, как и Филипп, останется при кузене Тарве, но отец решил иначе.
– Эдмон, – герцог внимательно посмотрел на среднего сына, – будешь со мной. Твое дело держаться за моей спиной и не терять головы. С этого все начинают. Если ты сегодня никого не убьешь, не беда. В том, что арцийцы колотят друг друга, нет ничего хорошего. И вообще, если мы не разобьем эту, с позволенья сказать, армию за ору, грош нам цена.
Пьер был вне себя. Сколько можно! Его вытащили из постели, не дав ни проснуться, ни позавтракать, посадили в противную громыхающую карету и куда-то везли целую кварту. Не было ни настоящих обедов,
