ни ужинов, отвратительно пахло лошадьми и пылью, на пирог с вареньем, который он все же успел взять с собой, все время садились жирные, синие мухи. Было жарко, а его заставили надеть кусачую шерстяную куртку, а на нее еще и кирасу, которая терла на плечах и под которой чесалось. Его Величество был совершенно уверен, что глупые и безответственные люди, оставшиеся в Мунте, забудут нарезать хомякам свежих огурцов и поменять опилки. Он хотел все сделать сам, раз уж надо уезжать, но Поль не позволил и даже вытащил его из комнаты за плечо, которое с тех пор болит. Этот Поль еще хуже Жана, тот хотя бы понимал, что малышоночков нельзя надолго оставлять…
Выходка Поля послужила последней каплей, и Пьер решил бежать. Он должен вернуться в Мунт, оставить хомякам корму на кварту и убедиться, что все в порядке. Да, он так и сделает, а потом возьмет Сюсю, Лапу и Бела… Да, и Коко, разумеется! И уедет к Шарло. Агнеса с Полем говорили, что кузен вернулся, вот и хорошо. Он будет жить с Шарло, который его любит и которого даже кошки слушаются. Они запрутся от жены в замке, и все будет хорошо. Если Шарло попросить, он даже наследника к себе возьмет. Тот тоже любит хомяков и боится Агнесу и Поля.
Бежать Пьер собрался ночью. Пусть все думают, что он спит, но сначала нужно, чтобы им были довольны, и Его Величество старательно делал и говорил все, что ему велели. Даже надел тяжелый шлем, в котором было ужасно жарко и неудобно. Но в шлемах были все, и это было некрасиво, они стали походить на каких-то ящериц. Особенно Поль, у которого доспехи были зелеными, но он всегда был самым противным из всех, даже противнее дяди Жана, которого убил Шарло. И правильно сделал. Жан первый начал, он всегда был злым и никого не любил. Так ему и надо. Если Шарль и с Агнесой, и с Полем что-то сделает, он, Пьер, ничего против иметь не будет, а хомяков Шарло никогда не обидит.
Король сидел в красивой, но душной палатке и ждал ночи, чтобы убежать. Никого не было, потому что все воевали. Пьер видел, как они уходили. Его вместе с наследником заставили стоять с поднятой рукой, пока мимо шли солдаты. Он хотел им помахать, но Поль запретил, хотя это было очень глупо. Когда кто-то куда-то уходит, ему машут вслед, и рука так меньше устает… Интересно, они уже кончили или еще воюют? Король приподнял полог палатки. Никого нет, воюют, наверное. Когда Агнеса воюет, она всегда приходит очень поздно и еще более злая, чем обычно. Еще заставит его что-то подписывать, как в прошлый раз. Хорошо, кардинал тогда сказал, что он сделал плохо для Шарло, и дал ему другую бумагу. Жалко, Евгений с ними не поехал, но он может не слушаться Агнесу и потому остался в Мунте. Нужно было его попросить покормить хотя бы Сюсю, он бы не забыл, хоть и старый.
Король вернулся на свое место и задумался. Вдалеке что-то шумело, и это была битва. Пьер прекрасно помнил эти звуки, страшные и грубые, словно множество людей вдруг превратились в двух огромных собак, которые рвут друг друга на куски. Его Величество от страха и отвращения вздрогнул, люди не должны быть собаками, особенно злыми. Война – это плохо, Шарло не любит войну, и он тоже не любит. А жена любит, потому что может надевать на себя доспехи и ходить вместе с рыцарями. Служанки говорят, что она на них вешается и подстилается. Пьер не понимал, как это. Агнеса была большой, чтобы висеть на ком-то, ей пришлось бы поджать ноги, да и зачем ей это нужно? А подстилаться в жестких доспехах и того глупее. Он однажды спросил об этом Поля, и тот сначала очень громко и долго смеялся, а потом кричал, чтоб он не смел повторять такие вещи. А зачем тогда смеялся, если ему это не понравилось? Но он его больше ни о чем и не спрашивал, раз он такой. Это Шарлю можно говорить все. Тот если не поймет, всегда спросит и никогда не станет злиться. И почему его только жена и Поль не любят? Глупость какая…
Пьер еще немного посидел, прислушиваясь к шуму, а потом выглянул из палатки. Люди в кирасах и красных плащах, обычно стоящие у входа, оживленно махали руками и вглядывались вдаль. Разговаривать с ними было бесполезно, уж это-то король знал. Они были злыми и глупыми и ничего не могли сказать или сделать без жены или Поля. Пьер еще немного на них посмотрел, а потом его осенило. Они все были тут, потому что тут был вход, значит, сзади их нет. Король нерешительно тронул рукоять меча, который на него надели утром. Меч был острый, они несколько раз говорили ему, чтоб он его не вынимал, так как можно порезаться. Значит, им можно будет проткнуть тряпку, из которой сделана палатка. Решено, он не будет ждать до вечера. Когда о нем вспомнят, он будет уже далеко. И вообще, зачем ему идти в Мунт, ведь Агнеса приехала сюда воевать с Шарлем, значит, он рядом! Он его найдет, а потом они вместе убегут от Агнесы и запрутся в Речном Замке…
– Все, – Шарло с наслаждением стащил с головы шлем, сунул оруженосцу и подставил лицо слабенькому ветру, – летом я больше не воюю. Хватит с меня!
– С Лумэнов, похоже, тоже, – хихикнул Рауль Тарве, поглаживая своего иноходца, – такого даже у вас с Мальвани еще не было. Чтоб за пол-оры разгромить целую армию.
– Жара, – засмеялся Тагэре, – мы же северяне, больше просто бы не выдержали, спеклись бы в доспехах, как черепахи. Не ел, кстати? Зверюгу запекают на углях прямо в ее панцире. На Берегу Бивней это весьма уважают.
– Я сейчас и от чего попроще не отказался бы. – Рауль задумчиво потер висок. – А ведьма эта опять вывернулась, надо бы догнать…
– Надо бы, – согласился Шарль, – но вряд ли получится. Иданнэ, впрочем, пробует. Ладно, поехали к Мальвани. Он хотя бы возле речки устроился.
Несмотря на то что жители города Мунта преподнесли ему белого скакуна-четырехлетку, герцог остался верен своему серому в яблоках. Пеплу тоже было жарко, и он ретиво поддержал намерения хозяина перебраться поближе к речке. Свита, оживленно переговариваясь и пересмеиваясь, двинулась следом. В самом деле, бой был таким стремительным и коротким, что никто не успел не только устать, но хотя бы избыть то напряжение, которое всегда охватывает перед схваткой.
Тагэре, Тарве и Мальвани атаковали клиньями, буквально разодрав армию Агнесы на три неравные части, причем таким образом, что ополченцы, оказавшиеся отрезанными от наемников и баронских дружин, немедленно побросали оружие, тем паче герольды Тагэре перед битвой обещали сдавшимся полное прощение. Половина королевских гвардейцев пошла еще дальше, повернув копья против эскотцев и лумэновцев. В это время Мальвани и Тагэре, ненадолго соединившиеся в центре, резко повернули один на север, а другой на юг, вынуждая ифранцев улепетывать к границе, а эскотских наемников и вконец ошалевших арцийцев вырываться из якобы окружения мелкими отрядами, тут же попадавшими под обстрел конных арбалетчиков Тарве, чьей задачей было не позволить беглецам объединиться.
Не прошло и оры, как от двадцатитысячной армии осталось одно воспоминание да куча брошенного оружия.
Эдмон все еще следовал за отцом, с трепетом ожидая, когда тот скажет ему хоть что-нибудь. Все сражение для юноши слилось в какое-то странное мелькание цветных пятен, из которых внезапно вырывалась то оскаленная лошадиная голова, то валящаяся под копыта красно-желтая сигна, то залитое
