войска.
Теперь Пьер трусил на смирной лошадке рядом с герцогом и продолжал ныть о хомяках, обижающей его жене и необходимости спрятаться. Жители доброго города Мунта, высыпавшие на улицы, видели, что их незадачливый король прямо-таки оторваться не может от своего якобы победителя. Когда же к встречающим присоединились глава мунтского ополчения достопочтенный мэтр Жарвье и Его Преосвященство кардинал Евгений, король и вовсе разбушевался. Оторвавшись наконец от Шарля, он переключил внимание на Евгения и завел свою волынку о хомяках, жене и кузене.
Кардинал был человеком в политике не новым и быстренько уточнил, хочет ли Его Величество и дальше сидеть на троне или же уступает сие нудное и неприятное занятие кузену Шарлю. Вопрос был задан таким образом, что подразумевалось: отказ от трона означает возвращение к любезным сердцу Его Величества хомякам, сон до обеда, много всяких вкусностей и полную свободу от злой жены. Простодушный Пьер угодил в нехитрую ловушку всеми четырьмя лапками, радостно подтвердив, что именно этого он и хочет. Евгений веско заявил, что принимает первичное устное отречение Его Величества в пользу герцога Тагэре, причем полагает сей шаг законным, мудрым и обоснованным.
Шарль про себя помянул Проклятого, но протестовать не посмел. После драки кулаками не машут, а перед смертью, как известно, не надышишься. Герцог поймал на себе умный и сочувствующий взгляд Евгения. Старик явно все понимает, но для него интересы того, что он полагает делом, явно выше желаний одного человека, из последних сил уворачивающегося от короны, в то время как для других трон является пределом мечтаний.
Мэтр Жарвье, гордо ехавший рядом с Тагэре, засвидетельствовал слова Его Высокопреосвященства и от себя добавил, что Генеральные Штаты собрались еще утром и ожидают Его Светлость. Что ж, Шарло всегда принадлежал к тем людям, которые стараются поскорее покончить с самым неприятным, если уж без этого не обойтись. Неким лучом света в кромешной тоске, обуявшей герцога, оказался барон Обен. Неугомонный толстяк жизнерадостно приветствовал победителя, заметив, что ему будет гораздо приятнее пить старое атэвское с Тагэре, нежели жевать отвратительные сладкие ягоды, которыми его угощала Агнеса, после которых в зубах застревают противные маленькие косточки и ощущение, словно ты ненароком слопал какой-то крем, которым себя мажут престарелые красотки.
Шарль усмехнулся и пообещал барону столько вина, сколько в него влезет.
– Да ну? – восхитился Обен. – Вы рискуете. Хотя, если я не выпью ваше вино, вы рискуете еще больше.
– Почему? – поднял бровь Шарло, предвкушая очередную шуточку.
– Да потому, – веско сказал матерый бражник, – что вы похожи на сынка промотавшегося нобиля, который, чтоб покрыть отцовские долги да наскрести дюжине сестричек на приданое, женится на богатой старухе, а после этого начинает пить. Так вот, спиться я тебе не дам, – заявил Обен, неожиданно переходя на «ты», за что Шарло чуть не облобызал старого греховодника, – я сам все выпью!
Шарло невольно хмыкнул, и барон довольно улыбнулся.
– Вот так-то лучше. И вообще все не так уж и плохо, в конце концов, моя богоданная сестрица передает, что за вас будут молиться.
Тагэре промолчал, но по сердцу словно бы скользнул солнечный зайчик. Неужели барон и ЭТО знает? Да нет, откуда… Скорее всего попробовал неудачно пошутить, а на самом деле… На самом деле, если за него молится Сола, он должен выдержать.
И он выдержал. Не прошло и оры, как Шарль Тагэре, одетый в алое, как истый Волинг, но в темно-синем плаще с серебряным нарциссами, стоял и слушал мэтра габладора. Господа выборные умудрились состряпать неописуемую речь, но никакие словесные завитушки не могли скрыть главного. Это был приговор окончательный и обжалованию не подлежащий.
Шарло сам не понимал, почему он, согласившись взвалить на себя все королевские заботы, до последнего отказывался от короны и откуда взялся в нем этот стойкий ужас перед титулом. В сущности, регент при безумном короле тот же король, а ведь поди ж ты. Но теперь они его сломали. Сейчас габладор окончит читать свой кошмарный свиток, и его сменит старейшина Совета нобилей, потом выпустят несчастного Пьера, а последний гвоздь в его, Шарля, гроб вколотит Книгой Книг Его Преосвященство. Пьер отрекся, его сына все держат за бастарда, каковым тот и является, Фарбье ненавидят, да к тому же их сигны прямо-таки истоптаны кошками. Все правильно. Наследник он, а потом – Филипп. Но, Проклятый, отчего же так страшно?!
Габладор закончил, но Тагэре, погруженный в свои мысли, этого и не заметил. К счастью, внимательно следившие за чтением выборные вскочили с мест и завопили нечто одобрительное. Герцог вздрогнул и вернулся с небес на землю. Нужно было что-то отвечать. Шарло подошел к краю возвышения. Он привык, что на него смотрит множество глаз, да и Генеральные Штаты были ему не в новинку, но сердце отчего-то сжалось. Впереди он увидел старейшину Совета нобилей графа Койлу со свитком еще более толстым, чем у габладора, бледное, опухшее лицо Пьера и седую голову Его Высокопреосвященства. Они ждали его слова, без этого не обойтись. Проклятый. Почему люди так много говорят именно тогда, когда все ясно?!
– Ваше Высокопреосвященство! Ваше Величество! Сигноры! Почтенные выборные! – «Кажется, назвал всех и в должном порядке». – Я благодарю вас за оказанное мне доверие. Клянусь сделать все, что в моих силах! Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре!
Восторженный рев господ гласных заставил Шарля замолчать, в общем гуде он различил чей-то выкрик: «Это вам не ублюдок!» И тут он вдруг понял, что сейчас сделает. Неуверенность исчезла. Шарль вскинул руку повелительным жестом, и все замолчали.
– Жизнь моя принадлежит Арции, но честь я не отдам никому. Нет и не может быть правды в том, чтобы надевать чужую корону. Пока жив помазанник божий, завладевший троном будет узурпатором, кто бы его на трон ни возвел и что бы он ни обещал себе и другим. Я готов наследовать Его Величеству Пьеру Шестому, я готов стать ему опорой в государственных делах, я готов, если это будет угодно, стать регентом Арции. Но я не могу принять корону при живом короле!
Ваше Величество, принимаете ли вы мою службу? Принимаете ли вы мою службу, сигноры и господа выборные? Благословляете ли вы меня на это, Ваше Высокопреосвященство? Вот я перед вами. Вы знаете про меня все, если б можно было читать в душе, я охотно бы распахнул ее перед вами. Мне нечего скрывать!..
Шарль стремительно выхватил меч и, опустившись на одно колено, протянул его на вытянутых руках вперед, словно бы вручая всем, кто находился в Львином зале.
Началось нечто невообразимое. Выборные орали и топали ногами в каком-то экстазе. Несколько уважаемых горожан вытирали слезы, старик Койла смотрел на Тагэре в каком-то немом восторге.
