не верю.
– Эрасти, а мы с тобой? Для тех, кто остались в Тарре, мы тоже спасители со стороны.
– Нет, дорогая. Мы для Тарры – великое, страшное, запредельное зло. Нами детей пугают. Мы несем с собой ужас, Тьму, проклятие, конец света. И именно поэтому я боюсь...
– Чего?
– Тех, светлых, добрых и мудрых, которые защитят Тарру от нас...
Первый и последний раз в Речном Замке Александр Тагэре был много лет назад, когда навещал покойного Пьера. Сказать, что будущему королю не хотелось вновь оказаться в этом месте, значило ничего не сказать, но не прийти он не мог. Найденный Антуаном Бэрротом новый комендант – по виду человек неглупый и ужасно услужливый – проводил пока еще герцога Эстре к бывшему канцлеру. Гастон Койла был очень бледен, но спокоен. Узнав пришедших, узник поднялся со своего кресла, но ничего говорить не стал.
Сандер вежливо, но решительно выпроводил коменданта и стражников, и они остались вдвоем. Гастон подавленно молчал, и Александру показалось, что он зря затеял эту встречу. Оправдываться ему не в чем, сделать он ничего не может, вернее, может, но это будет означать, что в Арции закон – это то, что в данное мгновенье хочет король. Проклятый, когда он подписал указ о том, что дело о государственной измене рассматривают Генеральные Штаты, он и помыслить не мог, что первый приговор будет вынесен другу покойного брата. Молчание затягивалось, надо было что-то говорить, но Александр плохо представлял, что именно. И потому сказал первое, что пришло в голову:
– Первый раз я увидел вас в Эльте. Мне было восемь лет.
– Девять, – поправил бывший канцлер, – это было поздней осенью.
– Да, действительно, – Эстре опустился во второе кресло. Комендант – толковый человек, Пандайе бы запер заговорщиков в самом темном подвале и гордился бы своей суровостью, а тут комната как комната. Богатая, светлая, удобная. Сколько же Гастону лет? Он на несколько лет старше Филиппа, значит, лет сорок пять, не больше. Больше никогда не будет...
– Я старше вас на пятнадцать лет, монсигнор, – то ли Гастон прочитал его мысли, то ли они подумали об одном и том же. – Могу я спросить, что будет с Эжени?
– Ничего. Ее приговорили к церковному покаянию.
– А потом?
– Что потом? Может идти на все четыре стороны.
– Но ей некуда идти, муж умер, родичи ее не примут, у нее нет ни денег, ни положения. Если б я мог оставить завещание... Но законник из Генеральных Штатов объяснил, что уличенный в государственной измене теряет не только голову.
– Да, его имущество и его семья остаются на попечении короля. Вы не можете оставить завещание, Гастон, но вы можете записать свои распоряжения для меня. Я все исполню в память брата и того хорошего, что видел от вас. Ваш сын наследует и ваш титул, и ваши земли, но Эжени в список включать не стоит. Королевский нотариус воспылал во время суда к ней таким чувством, что изъявил готовность жениться, несмотря на ее прошлое, и испросил моего согласия.
– Неужели вы его дали?
– Разумеется. Только предупредил, чтобы он не позволял этой женщине втянуть себя во что-то вроде заговора или казнокрадства.
– Она согласилась?
– Да. Хотя я с трудом представляю ее в роли добродетельной горожанки. Гастон, почему вы взяли все на себя?
– Я и в самом деле возглавил заговор. Я привык отвечать за свои поступки, даже за самые глупые.
– Не лгите, Гастон, – покачал головой Александр, – вы отвечаете не за свои поступки, а за чужие. Вы прикрыли собой не Эжени, которая глупа, как весенняя кошка, а Элеонору и ее сына. Эжени вас подпоила и затащила на это треклятое сборище, а вы и понятия не имели, что это такое.
– Нет. Это был мой выбор. Филипп хотел видеть на троне своего сына, и я должен был исполнить его желание любой ценой. Даже убийством, хотя лично к вам я всегда относился хорошо. Мне не хотелось причинять вам вред, но другого выхода не было.
– Не надо, – голос Сандера звучал устало и безнадежно, – вам не восемнадцать, вы были канцлером и разбираетесь и в законах, и в интригах. Мое убийство ничего не меняло. Королем бы стал не Филипп, а мой сын Эдмон, а Жаклин – регентшей. Вы не вчера родились и понимаете и это, и то, что жители доброго города Мунта растерзали бы не только убийц, но и их родичей, и никто бы их не остановил. Да и не стал бы останавливать. Так уж вышло, что меня любят, а Вилльо ненавидят. И вы не исключение, вот что самое печальное, – Сандер встал, подошел к окну и задернул занавеску. Стемнело, да и дождь опять зарядил. – Хотите, я вам скажу, почему вы сделали то, что сделали?
Вы были пьяны, но, к сожалению, не настолько, чтоб упасть и уснуть. Когда вбежали стражники, все струсили и принялись топить друг друга, ведь, кроме вас, там не было ни одного смелого человека. Трус на трусе... И вы поняли, что следующем именем станет Элеонора, которая всю кашу и заварила. Вы защитили жену своего друга, потому что Элла, что бы ни говорили церковники, была настоящей женой Филиппа, ради нее он пошел на все. Даже на братоубийство.
– Ты знаешь? – хрипло спросил Гастон, неожиданно переходя на «ты». В комнате больше не было будущего короля и осужденного на казнь, а были два человека, любивших Филиппа Тагэре таким, каким он был, и простивших ему все, что можно и нельзя.
– Я понял, что Ларрэн убит по приказу брата, хоть и не знал почему, пока не услышал рассказ отца
