– А вторая возможность? – Раскаленная жаровня, черные крыши за окнами, запах пряностей и покой… А прошлой ночью Ноха казалось ужасной, почему?
– Вторая? Опять-таки отпустить всех, но Ворона убить. Немедленно и прилюдно. Пристрели вы Алву на месте, особого удивления это ни у кого бы не вызвало, даже у него самого, но Ракан захотел суда. Он его получил, а дальше?
– Не знаю.
– Алва, целивший во всадника и попавший в коня и капрала, это смешно. – Рука кардинала ласкала кошачью шерсть, но глаза были злыми. – Абсурдные обвинения, абсурдная процедура, абсурдные одежды! Что можно вменить кэналлийцу по гальтарским кодексам? Да ничего! По законам анаксии измена – преступление против государства. В раннеимперские времена туда же подогнали преступления против императора, но императора действующего. В этом смысле Алва невинен, как невеста, а вот Его Величество Ракан – увы…
– Ваше Высокопреосвященство, – сейчас он спросит и услышит то, что знает и так, – Алву убьют?
– Все идет к тому. – Кардинал снял с колен недовольно вякнувшую кошку, встал, прошел к окну. – Альдо нужен мертвый Алва, до такой степени мертвый, чтоб слухов о том, что кэналлиец жив, и тех не возникло. Ракан идет даже на то, что Ворон изваляет суд в грязи. Ведь это, как ни печально, доказывает подлинность подсудимого.
В горле запершило, Робер кашлянул и повернул жаровню. Над носиком кувшина клубился розовый пар, потрескивал раскаленный песок, сзади что-то заскрежетало, Иноходец резко обернулся. Ничего страшного, просто кошка точит когти о сундук.
– Ваше Высокопреосвященство, – насколько можно верить этому человеку? – выдвинутые обвинения можно опровергнуть?
– Чем нелепее обвинения, тем труднее с ними спорить. – Левий принялся неторопливо задергивать портьеры – медленно, словно не желая поворачиваться к собеседнику лицом. – Поверьте кардиналу, мои предшественники отправили на костер и в мертвые озера тысячи. Большинство обвинений были еще глупее.
– Покушения не было. – Пусть знает, хуже не будет. – Алва не стрелял в короля, а Давенпорт не был в Тарнике.
– Не могу сказать, что моя совесть чересчур нежна, – Левий наконец отгородился от сгустившихся сумерек и вернулся к камину, – но подробности воцарения Альдо Ракана могут оказаться… слишком своеобразными для члена конклава. Я не желаю их знать, по крайней мере сейчас.
– Их знаю я. – Что сделает Альдо, если Эпинэ поднимется на кафедру и потребует привести себя к присяге? Прикажет замолчать? Вызовет гимнетов? Выстрелит? Объявит сумасшедшим?
Кардинал подхватил кошку и водрузил на прежнее место.
– Судья не может свидетельствовать, а кодексы признают свидетелями лишь очевидцев. Вы присут ствовали при покушении на Его тогда еще Высочество и при убийствах в Тарнике? Насколько мне известно, нет. А где те, кто присутствовал или записан в таковые? Давенпорт и кэналлийцы далеко, мертвые, в том числе и господин Килеан-ур-Ломбах, в Закате, а от перевязи Люра Ворон не отопрется.
– Он и не пытается, – устало произнес Робер, – но он исполнял свой долг.
Левий вздохнул.
– Попробуйте взглянуть на дело глазами Феншо, – посоветовал он. – Альдо объявил себя королем со дня отречения Фердинанда. «Павлины» с «гусями» это признали. С их точки зрения, Алва напал на солдат и офицеров законного короля, исполняющих СВОЙ долг. Фердинанд в своем треклятом манифесте велел Первому маршалу сложить оружие, а не драться. Вы можете доказать, что, исполни Ворон приказ, его бы прирезали в ближайшем овраге, а Оллара и заложников казнили?
– Нет.
– И никто не сможет, так что Алву признают виновным. Тем более что Оллар скажет все, что ему велят. Это не король, не человек и даже не крыса, потому что крыса бы защищалась.
– Вино готово. – Он не станет ничего предлагать, пусть это сделает Левий. – Но я не уверен в том, что положил мед.
– Это плохо. – Кардинал подставил кружку. – Когда человек не помнит, куда кладет мед, а куда – перец, ему следует отдохнуть.
– Я положил перец? – Вот так и сходят с ума. – Прошу прощения.
– Не положили, – успокоил Левий, – но если не выспитесь этой ночью, положите. Вам ли не знать, что лошадей загонять не следует.
– За лошадей решают всадники. – С медом все в порядке, а вот корицы могло быть и меньше, хотя Левий ее вроде любит.
– А за людей решает совесть. – Кардинал щелчком захлопнул крышку. – Пусть настоится. И все-таки, герцог, что заставило Альдо нырнуть в лужу?
А действительно, что? Слухи про Хексберг? Но о суде заговорили еще на коронации. Альдо был пьян своим триумфом, но не настолько же…
– Сюзерен не хочет решать судьбу Алвы в одиночку, – предположил Эпинэ, разглядывая львов на кувшине.
– Это похоже на Альдо Ракана. Ему кажется, что, если использовать для подлых дел подлеца, останешься чистым, а подлеца можно выбросить – не жалко. Был Айнсмеллер, теперь Кракл и Феншо. После приговора их если не казнят, то с позором прогонят, а ваш друг разведет руками. Именно так поступает Его Величество Дивин, когда из его хвоста выпадает очередное перо. Кстати, давно хотел спросить, зачем вы понадобились гайифскому послу?
– Сам не понял. – Дурацкий разговор, иссушающая мозги жара, удивленное сморщенное личико, очень удивленное. – Конхессер Гамбрин хотел передать мне письмо от старого знакомого и не передал.
