укоризненно покачал головой и взял оливку. – Господин Кракл выпроводил из зала толстого законника в зеленой мантии. На утро в Ружский дворец вошел толстый негоциант в коричневом платье.
– Тем лучше. – Наглость Инголса вызывала восхищение. – Итак, что вы думаете? Ручаюсь, сказанное останется между нами.
Адвокат бросил косточку на тарелку.
– Альдо Ракан не первый, кто пытается свести счеты с противниками с помощью закона. И не последний. Обычно устроители судилищ выныривают из них, благоухая, как сточная канава, господин Ракан лишь подтвердил это правило. Честная казнь по горячим следам победителя не запятнает. В отличие от попытки сделать убийство законным. Вы со мной не согласны?
Соглашаться было нельзя, спорить не тянуло, оставалось увести разговор в сторону. Робер отломил кусок хлеба. Мэтр ждал ответа, крутя во рту очередную оливку. Эпинэ обмакнул хлеб в горчичный соус.
– Следовало судить не Алву, а Фердинанда.
Законник поморщился, словно оливка превра тилась в лимон.
– Позвольте с вами не согласиться. Юриспруденция – удивительная вещь, сочетающая безумие поэта с беспощадностью математика и наглостью кошки. То, что обычному человеку кажется очевидным, для юриста эфемернее радуги, зато откровенная чушь может стоить жизни и имущества.
– И вы посвятили этому жизнь? – Разговор шел не так, как думалось, но прерывать его не хотелось.
Юрист ухмыльнулся:
– Я нахожу в этом извращенное удовольствие. Для меня мои дела – то же, что мыши для кота, – и пища, и забава, но вернемся к вашему вопросу.
Мой дорогой хозяин, вы не можете вменить Фердинанду в вину узурпацию, ведь он не подданный Раканов. В лучшем для вас случае он – иностранец и завоеватель, как его предок, но тогда с ним положено обращаться как с военнопленным.
Если же исходить из худшего, то есть из худшего для Раканов, он – признанный сопредельными державами и Агарисом монарх, связанный кровными узами и многочисленными договорами с династическими домами Золотых земель. В этом случае Оллар тем более вне юрисдикции Альдо Ракана. Я уж молчу о том, что древние кодексы не предусматривают никаких мер на предмет узурпации за пределами августейшего семейства, зачем запрещать то, что попросту невозможно? Вот насчет мятежников там сказано предостаточно.
Не хочу оказаться дурным пророком, но, если вы когда-нибудь окажетесь на месте герцога Алва, ваш защитник должен сделать все возможное, чтоб вас судили по более поздним законам.
– Постараюсь, – пообещал Эпинэ, чувствуя спиной неприятный холодок. – А что думали о мятежниках в Гальтаре?
– О, – показал крепкие зубы адвокат, – при анаксах и первых императорах любое, сколь угодно правое, вооруженное выступление сначала давили, а потом разбирались. При этом в позднегальтарский период случалось, что мятежи поднимали с одной-единственной целью – привлечь внимание анакса к безобразиям в провинциях. Пару раз это себя оправдало: виновным оторвали головы, но их требования удовлетворили. В последнем особенно преуспел сын Эрнани Святого Анэсти Гранит. С благословения святого Адриана, разумеется.
– Значит, измена законному государю каралась смертью и только смертью, – кивнул Робер. – Что ж, я так и думал.
– Измена законному государю? – юрист страдальчески вздохнул. – Мой герцог, такой статьи в законах анаксии не было и быть не могло. Измена государству место имела, а измена личности монарха – нет. Разумеется, речь шла о монархе действующем, но таковым в нашем случае является Фердинанд, а ему изменил кто угодно, но не Алва.
Таким образом, мы вновь упираемся в сравнение статусов и прав Фердинанда Оллара и Альдо Ракана, где обвинители изначально были обречены на полный разгром. Кракл и Феншо в своем усердии не приняли в расчет, что обвиняемый заявит о незаконности притязаний Ракана. Кортней и Фанч-Джаррик умнее, но им пришлось бежать по болоту в чужих сапогах. Вы меня понимаете?
– Почти. – Робер сам не понял, когда увлекся допотопными тонкостями. – Если признать Фердинанда завоевателем, то судить его не за что, сдался и сдался. С ним следует обращаться как с пленным хорошего происхождения, но Алва, будучи коренным талигойцем, получается пособником за хватчика.
На лице собеседника проступила блаженная улыбка.
– Обвиняя Воронов в пособничестве захватчикам-Олларам, – пояснил мэтр, – вы подписываете приговор себе и своему государству. Потому что выходит, что виновна вся страна поголовно. Разумеется, кроме тех, кто участвовал в мятежах. И что прикажете делать? Судить всех, живых и мертвых? Ах, не всех? Но тогда любой обвиняемый может сослаться на процветающего соседа…
– Советник, – совершенно искренне произнес Эпинэ, – готовить и вести процесс следовало вам, а никак не Краклу. Даже с помощью Джаррика.
Адвокат с достоинством наклонил голову, без сомнения, он знал себе цену.
– Кракл – неуч, а знания Фанча как шкура у леопарда. Пятнами. Что-то он изучил отменно, но достаточно шагнуть в сторону, и нарываешься на полное невежество. Вам не кажется, что на столе появилась крыса?
– Кажется. – Эпинэ сгреб в охапку негодующее Крысейшество. – Это Клемент, я его отбил у кота.
– Это делает вам честь. – Мэтр Инголс обмакнул в соус кусок хлеба и положил на край стола. Клемент расценил это как приглашение и задергался, пытаясь освободиться. Робер разжал пальцы, и Его Крысейшество потопал к подношению.
– Он, я вижу, немолод, – палец адвоката указал на седину, – кстати, в Гальтаре держали ручных крыс. Они отгоняли диких. Считается, что чуму в Варасту занесли домашние любимцы: заразились от степных ежанов, а те, в свою очередь, переели холтийских сусликов.
– Из обвинительного акта изъяли все, связанное с Варастой и Золотым Договором, – вернулся к
