исчезли все книги и безделушки, платье было сложено в сундуки, занавеси сняты. Не хватало только запаха атэвской смолы, чтобы вообразить, что тут лежит покойник. Родичи ждали лишь известия о его смерти, чтобы немного походить в трауре и забыть навеки. Любопытно, что сталось с его собаками и ловчими птицами? Проклятый, как холодно! Еще бы, зачем в пустых комнатах топить, а может, он все еще нездоров?
Глупо было уезжать, пока не прошла горячка, но оставаться в Гваре было вовсе тошно. Он, конечно, привык быть чужим и врагом, но одно дело, когда ненавидят тебя как тебя, и другое, когда ты считаешься послом захватившей трон пошлой сволочи. И никуда от этого не деться, Нора будет королевой, мать – королевской тещей, а он – шурином и дураком на посылках. И это на всю жизнь, потому что, если Тартю свалят, конец им всем…
Базиль сорвал с дивана чехол из небеленого холста и, не снимая сапог, устроился на подушках из хаонгской парчи. Тут и не захочешь, а напьешься. Ни жизнь его никому не нужна, ни смерть. Обидно вообще-то! Он два с половиной раза готовился умереть: когда оказался лицом к лицу с Рафаэлем Кэрной, затем в Гваре от меча и напоследок от горячки. Но не умер, а стал послом в Ифране… Ехать нужно завтра, но это-то как раз ничего. После нежной встречи в отчем доме не только к «паучатам» сбежишь, а куда подальше. В Черный Сур или к Проклятому, куда его Кэрна и послал.
Младший из братьев Гризье крупными глотками допил «Черную лозу» и зашвырнул кувшин в угол. Кувшин разбился, веселее не стало. Оставаться в фамильном особняке не просто не хотелось, не было сил! Граф на скорую руку переоделся, прицепил дорожный меч, подошел к зеркалу, кое-как пригладил растрепавшиеся волосы, набросил плащ и вышел. Как назло, в приемной торчала парочка троюродных дядюшек, задавших потрясающий в своей глупости вопрос, куда это он собрался на ночь глядя. Базиль с удовольствием сообщил дорогим родственникам, что направляется к Жизели и вернется к утру, и шагнул в позднюю осень.
Сказать, что погода была мерзкой, значило не сказать ничего. Дорожка от парадной двери до конюшни была испятнана лужами, в которых мокли бурые листья, сорвавшийся с цепи ветер швырялся мокрым снегом, норовя залезть в любую щелочку между телом и одеждой. Гризье надвинул на самые глаза берет и вскочил в седло. Лучше слякоть, чем родственники, но куда же поехать? Деньги у него были, но меньше, чем к куртизанкам, графа Мо тянуло только в иглеций. Конечно, таверен в Мунте пруд пруди, он и раньше таскался по ним, переодеваясь то в студьозуса, то в провинциала. Тогда его забавляло, что горожане, не узнавая, кто перед ними, честили во все корки его семейку, но теперь слушать про «пуделей» было невмоготу.
Друзей у него, в отличие от пропавшего короля, не имелось, а приятели, приятели удивятся его появлению, примутся глупо шутить и расспрашивать про Лося… Проклятый, неужели все-таки к Жизели? Базиль поворотил коня в Хлебный переулок, миновал площадь святого Амброзия и выехал к еще не замерзшей Льюфере. Черная, холодная вода была словно бы подернута слоем сала, в котором исчезали большие рыхлые снежинки. У реки было еще холоднее, чем в городе, граф поплотнее запахнулся в плащ (лекарь Лося не советовал ему мерзнуть и был прав) и двинулся было к Новому Мосту, но глаза уперлись в громаду Речного Замка! Вот оно! Теперь он знал, куда поедет. К братьям, рады они ему или нет, но он их хочет видеть. Хочет, и все тут!
Краснорожий и усатый караул-декан попытался объяснить, что видеть принцев можно лишь с разрешения короля, но Базиль отступать не собирался. Холода и презрения в его голосе было не меньше, чем в волнах Льюферы.
– Я хочу видеть своих братьев, и я их увижу, даже если мне придется снести тебе башку, а с Пьером Тартю я как-нибудь разберусь.
Караул-декан рыпнулся было кого-то вызвать, но Базиль успел спешиться и железной хваткой взял беднягу за плечо.
– Хочешь жить, и жить хорошо – веди.
Пьянчуга оказался смышленым и, дав знак стражникам, повел строптивого гостя внутрь цитадели. Внутри Речной Замок выглядел сносно, но отчего-то Базилю ужасно не понравился. Все – узкие переходы, стрельчатые окна, забранные витражами, факелы в гнездах, выполненных в виде лап каких-то зверей, – казалось тревожным и предательским, а может, он просто был пьян. На одной из лестниц они встретили высокого воина в молочно-белом. Граф догадался, что это «наставник» Филиппа и Александра. Он его видел один раз и вряд ли узнал бы в другом месте и в другой одежде – лицо циалианского рыцаря не принадлежало к числу запоминающихся.
Белый был явно удивлен и раздосадован, но Базиль не дал ему даже рта раскрыть.
– Я пришел повидать моих братьев, сигнор, и я их увижу.
– Но…
– Никаких «но», – поднял бровь Базиль. – Вы меня не остановите. После Лося Олень – животное мелкое.
Если рыцарь и хотел помешать, то передумал.
– Я и не думаю вас останавливать, хоть вы и явились поздно, никого не предупредив, и пьяным. Но я понимаю ваше желание после того, что вы пережили, повидать родных, ведь вам завтра в путь.
– Вы прекрасно осведомлены, сигнор. А пьян я ровно настолько, насколько нужно, чтобы не бояться затеять ссору.
– Ссоры не будет, – резко ответил циалианец, – проходите.
Базилю не понравилось, что дверь в покои Филиппа и Александра запиралась снаружи, но выяснять отношения было не с кем. Циалианец повернул ключ и исчез, разговор был окончен. Граф Мо пожал плечами и толкнул дверь. Братьям будущей королевы отвели угловую башню. Из обширной приемной со стенами, увешанными допотопным оружием, и камином, в котором можно было зажарить целого кабана, виднелись три двери. Одна была распахнута, там горел огонь и слышался голос. Базиль еще раз пожал плечами – мать не раз выговаривала ему за эту привычку, – бросил мокрый плащ на пустующее, довольно- таки потертое кресло и пошел на свет.
Алек лежал на кровати и болтал ногами. Филипп читал ему вслух – разумеется, про Леонарда. Младший брат за прошедшие месяцы потолстел, старший – осунулся. Услышав шаги, он захлопнул книгу и резко обернулся. В больших синих глазах застыло удивление, сменившееся с трудом сдерживаемой яростью.
– Здравствуйте, братья, – граф отвесил нарочито церемониальный поклон, – неужели вам так противно меня видеть?
