затем шейный платок и постучал еще раз. Громче. Пожалуй, дядюшка нашел бы, что он барабанит самым неподобающим образом. На этот раз его услышали. За дверью что-то зашуршало или, скорее, заскреблось, и знакомый голос произнес с раздраженной вежливостью:
— Господа, только не говорите, что вас преследуют кошмары.
— Господин Первый маршал. — От избытка совершенно неуместных чувств Марсель уподобился Герарду. — Кошмар тех, кто охраняет вашу персону, действительно преследует. На первом этаже этого здания. Прошу разрешить доложить подробно. Могу по-кэналлийски — ползимы учил, но лучше все-таки на талиг…
Дверь распахнулась, и на пороге возник еще один призрак. Или выходец, по недоразумению обзаведшийся тенью.
— Я вас недооценил, — голосом Алвы сказал он. — Вас следовало или не брать вообще, или чем- нибудь занять.
— Не терплю заниматься делами. — К нему, такому, надо немедленно привыкнуть. Привыкнуть и не замечать! — Вы неплохо устроились, хотя моему другу Валтазару вряд ли понравится: слишком аскетично, и подсвечники какие-то маленькие, хоть это и подлинный Леокадий Второй. Я не ошибаюсь?
— Спрошу при случае у его высокопреосвященства. — Алва отступил от двери и рухнул в кресло. — Хотите выпить, налейте себе сами. Вино не отравлено.
Глядя на Рокэ, следовало предположить обратное, но Валме считал себя человеком воспитанным, к тому же предполагаемая отрава явно была медленной — Ворон еще ходил.
— Один бокал, если не возражаете. У вас есть теплый плащ? На улице холодно.
— Я не собираюсь выходить, — зевнул Алва. — Почему вы вошли через дверь для прислуги? Тут есть прекрасный ход в апартаменты его высокопреосвященства.
— Извините, так получилось. — Марсель недрогнувшей рукой налил вина. — Ваше здоровье!
— Это оскорбление? — осведомился Ворон. Он себя видел — в комнатах были зеркала. Здесь все было. Даже оружие и книги.
— Это намек. — Вино оказалось отменным. «Черная кровь». На то, чтоб узнать год, Марселя не хватило, как и на то, чтобы оставаться вежливым. — Готов поверить, что в вине яда нет, но где-то он есть.
— Где-то есть все, — Алва усмехнулся, — в том числе и яд. Здесь его нет.
— Тогда что с вами? Скоротечная чахотка?
— Обзаводиться любимой хворью Дидериха не по мне.
— Вам нужен врач, — не удержался от пошлости Марсель.
— Нет.
Врачами можно заняться позже. В другом месте, но до этого места нужно идти, в том числе и по лестницам.
— Можете считать меня принцессой урготской, но ответьте. Врач у вас был?
— Был.
— Что он сказал?
— Ничего. — Ворон прикрыл ввалившиеся глаза ладонями. — Это действительно хороший врач, виконт. Он не просто ничего не понял, он в этом признался и согласился оставить меня в покое. Вам следует взять с него пример.
— Когда здесь меняют стражу?
— Утром, но это не повод задерживаться.
— Я уже допил ваше вино. Больше меня здесь ничего не задерживает. Так же, как и вас.
Алва не ответил. Точеное бесстрастное лицо до жути напоминало гальтарские маски Капуль-Гизайля, только было не золотым, а алебастровым.
— Вас удерживала клятва Первого маршала, — Марсель поставил бокал на стол, — но она больше не имеет силы. Фердинанд Оллар мертв, а Карл Оллар в Бергмарк, и ему вы кровавых клятв не приносили.
— Фердинанд умер? — Маска открыла глаза, но более живой не стала. — Когда?
— Прошлой ночью. Вот письмо Альдо Фоме Урготскому. Кстати, после разговора с вами он сменил штаны. Не Фома, Альдо.
— Что же он носит теперь? — Передавая письмо, Марсель не преминул коснуться пальцев Ворона. Они были горячими.
— Анакс переодевается четырежды в день. От полудня до заката штаны бывают лиловыми, сейчас они, видимо, черные.
— Прискорбно. У вас есть другие доказательства смерти короля?
— Робер Эпинэ при мне пил за упокой души Оллара. Он был заметно опечален. По его мнению, Фердинанд покончил с собой.
— А по вашему?
— Господин в штанах получил ультиматум. Либо умирает Фердинанд — либо меч Раканов, принцесса Елена и золото Фомы достаются Савиньяку. Фердинанд умер.
— Оказывается, в этом городе умеют предъявлять ультиматумы… Кто же?
— Я, — отчего-то вытянулся в струнку Валме.
Алва медленно свернул письмо и поднялся.
— Я думал, это сделает Придд, — сказал он, — и не думал, что это случится так скоро.
— Придд не виноват. Он не видел Гальбрэ, не говорил с вами на стене и не знает, откуда на гербе Фельпа птице-рыбо-дура. Клятва Первого маршала не предусматривает немедленного убийства цареубийцы, я проверял. Вы сможете идти?
— Если упаду, вы меня поднимете. Почему вы сделали это сейчас?
— Потому что мориски стерли Агарис с лица земли. Эта не та новость, которую можно скрыть даже с помощью адуанов и моего папеньки. Левий теперь никто.
— В юности мне хотелось взять Святой град. — Алва твердым шагом, хоть и очень медленно, подошел к столу и поднес письмо о смерти Фердинанда к горящей свече. Листок вспыхнул, витиеватые буковки стали огненными, словно заклятые письмена. — Потом это желание прошло… Агарис взяли в ночь на третий день Весенних Скал?
— На первый. У шадов такой обычай?
— Не думаю. — Буквы погасли, бумага рассыпалась серым пеплом, напомнив о другом письме и другом мертвеце. Алва провел ладонью по лицу, словно собираясь с мыслями. — Я уже признал, что недооценил вас. Или Леворукого… Идемте.
Люди не задумываются над тем,
что запальчивость запальчивости рознь,
хотя в одном случае она, можно сказать, невинна
и вполне заслуживает снисхождения,
ибо порождена пылкостью характера,
а в другом весьма постыдна,
потому что проистекает из неистовой гордыни.
