на дармовщину…
— Салиган?!
— Собственной персоной, мой юный недруг. — Мерзкий неряха встал рядом с Лаптоном и издевательски подмигнул. — Визит, так сказать, за визит. Лаптон, вы зря теряете время. Этого господина лучше всего перевозить в мешке, как его четвероногих родичей.
Отвесить Салигану пощечину Ричард не успел. Его схватили. Так неудачно, что юноша не смог удержаться от крика.
Не прошло и часа, как Марсель обнаружил, что в помрачении водрузил поднос с вином на стол, а мог бы и опрокинуть — зрелище того стоило. Рокэ по-прежнему лежал на ковре, хоть и с расшитой мимозами подушечкой под головой, а Валме сидел в кресле, приходил в себя и злился на маршала, который для начала сбежал, потом засел на всю зиму во всяких нохах и в конце концов свалился без сознания перед самым отъездом. И что теперь прикажете делать офицеру по особым поручениям? Его дело — исполнять эти самые получения, а не гоняться за ними по всему Талигу и не выуживать их из чужого бреда.
Виконт злобно втянул носом воздух и в четырехсотый раз наклонился над Алвой. Тот лежал с открытыми глазами, но толку от этого было немного. Валме поднес к потрескавшимся губам бокал «Крови», но пить Ворон не пожелал, а поить насильно Марсель умел только щенят. Обнадеживало то, что от жажды умирают не раньше, чем на четвертый день, а накануне вечером Алва был настолько в порядке, что собирался в одиночку отправиться в Ноймаринен, на прощанье осчастливив Альдо мечом Раканов. Может быть, даже осчастливил…
Ненужный бокал надо было куда-то девать, и Марсель допил «Кровь» сам, пытаясь при этом еще и рассуждать. О груде вещей, сумках в углу и брошенной на кресло кольчуге. Рядом валялась «старинная» одежда. Надеванная. Значит, Ворон благополучно вернулся, переоделся в дорожное платье, привел в порядок пистолеты, выбросил из сумок то, что счел лишним, и свалился.
Такое с ним уже бывало. Маршал рассказал об этом по дороге из Нохи — видимо, на всякий случай. И хорошо, потому что при виде крови на ковре и недвижного тела Валме едва не помчался за врачом. Он и помчался бы, не вспомни, что нохский коновал почел за благо оставить больного в покое. Приступы начинались одинаково: с обморока и кровотечения, потом приходили лихорадка и бред. Снадобья не помогали, не помогало ничего, кроме покоя, но ждать Марсель не собирался. Мысль о Левии он отверг сразу же — лежать Алва мог и в посольстве. В прошлый раз маршал провалялся без сознания больше суток, и еще неделю его шатало от стенки к стенке. Что будет сейчас, знали только кошки, но Шеманталя придется вернуть.
Валме сгреб в охапку амуницию «Рамиро Предателя», освобождая место на диване, но не рассчитал с кирасой. Та шмякнулась на ковер, напоминая о подлой маске и разбуянившихся матерьялистах. Все встало на свои места, и были эти места просто омерзительны.
— Я болван, — с некоторым удивлением произнес Валме. — А все потому, что не бергер и не адуан. Те бы сразу поняли, но мы оторвались от истоков, и вот вам результат…
Он не знал, что и где произошло, но рожа свалилась, а собаки взвыли. Что там плел про маску Коко? «Лик Полудня и обратный ему лик Полуночи»? И этот лик раз за разом валится на чужие головы… Излом, шестнадцатый день после суда, третий день Весенних Скал, сегодня… Алва упал именно тогда, когда грохнулась рожа! Или чуть позже, когда все они сходили с ума, а потом внезапно пришли в себя.
Валме в очередной раз взял Ворона за руку; та умудрилась стать еще горячей. Пульс колотился, как у загнанной лошади, да и дышал Рокэ слишком уж часто. Когда у человека лихорадка, ему смачивают лоб и виски, но это не лихорадка, это Леворукий знает что такое…
— Колодец, — внезапно отчетливо произнес Ворон. — Опять… Данар…
— Данар? — переспросил Валме, пытаясь понять, бред это или приказ?
— Живая вода… текущая вода… — Алва попробовал приподняться. Не вышло. Кажется, ему было тяжело дышать. — Пока течет, не поздно… Еще…
Лихорадка начиналась у Ворона, а зябко стало Марселю. После смерти Фердинанда не случилось ничего, и Валме как-то сразу повеселел, а ведь в Надоре грохнуло. Возможно, на шестнадцатый день со дня Суда. В тот самый миг, когда проклятая рожа…
— Бросьте! — вдруг потребовал Алва. — Бросьте все… Тут уже ничего не сделать… Я не могу дать вам… много времени!
Это окончательно решило дело. Валме подсунул лежащему под голову еще одну подушку, вскочил, направился к двери, обругал себя и вернулся к конторке. Стукнула откидная доска, Рокэ что-то выкрикнул — увы, на кэналлийском. Он обещал, что будет бредить, вот и бредит. Человек слова, никуда не денешься.
Маршал что-то приказывал, кого-то звал, какого-то Рамона. Альмейду? Наверняка, они же дружат… Виконт узнавал отдельные слова, но на большее его не хватало. Не получалось даже запомнить, чтобы потом спросить. Надо браться за языки серьезней и заодно прихватить еще чего-нибудь, астрологию, что ли. И историю…
— Хватит валять дурака, — произнес на талиг Алва, — убирайтесь… Да убирайтесь же, вам говорят!.. Пока не поздно!
— Мы сейчас уберемся, — пообещал Валме, понимая, что за Котиком при таком раскладе не успеть. Одно из двух, или Котик или Шеманталь. — По Данару. Кошки с две я вас оставлю в одном городе с этой рожей.
Рокэ не понял, он вновь отдавал распоряжения Рамону. В серебре все еще чужого языка медяшками и золотом звякало «Эрнани», «Оллария», «Надор», «Агмарен»…
Толку от этого не было никакого. Марсель набросил на бормочущего маршала содранный с кресла меховой коврик и заставил себя сосредоточиться на неотложном. Посол не может просто так исчезнуть из собственного кабинета. Вернее, может, но зачем давать урготам повод к обыску? Старик Габайру имел тайны не только от Талига, но и от подчиненных. Он хотел вернуться, и он вернется в нормальную Олларию, в свой дом и в свои тайны. Граф Ченизу честно выйдет в дверь, а куда, когда и с кем войдет, никого не касается.
Несколько строчек на внушительном листе. Песок сыпется на желтоватую бумагу. Легкомысленное, равнодушное письмо. Завтра графа Ченизу, может, и станут искать в Данаре, но не в том смысле. Марсель запер конторку. Надо было уходить, но оставлять больного казалось неправильным. Ничего! Он лежал один несколько часов, а уж двадцать минут…
— Я сейчас вернусь, — пообещал Валме, хотя его не слышали.
–..Ундии, — сказал Алва и затих. Крови не было, и на том спасибо.
— Это будет на редкость особое поручение, — подбодрил себя господин посол, глядя на затихшую, укрытую мехом фигуру. — А вино, между нами говоря, было так себе. Вы ничего не потеряли… Монсеньор.
Анфилада, в которой заперли Эпинэ, для одного была слишком просторной, но одиночеством новоявленный обитатель Багерлее наслаждался недолго. Застучало, скрипнуло, и Эпинэ увидел Карлиона с Берхаймом. Верные вассалы Скал выглядели растерянно. Они уже не возмущались, но еще не плакали и не каялись, хотя Иноходца предпочли не узнать. Графы потоптались по вытертому ковру и разбрелись по углам, благо рассохшихся стульев хватало. Разговаривать они не собирались, и Робер был этому только рад. И еще он был спокоен. Впервые с тех пор, как оставил Торку и свой полк. От Повелителя Молний больше ничего не зависело, он мог сидеть в тюрьме, мог умереть и даже уснуть, это было неважно. Карваль застать себя врасплох не даст, Левий защитит Катари, скоро подойдет Дорак, да и Алва возьмется за дело. Выслушает про Моро и возьмется.
Левий — или кто там будет рассказывать — наверняка соврет. Скажет, что стрелял солдат или что- нибудь в этом роде. Зря. Что было, то было. Сделанное остается с нами навсегда, как и несделанное. Когда они встретятся, если встретятся, Ворон узнает все и пусть решает. Недосказанности между ними не будет.
Робер мог бы умереть, чтобы спасти Моро. Выбирая между конем и сюзереном, он бы, скорее всего, выбрал коня, но Дик должен жить. За своего отца, за всех, кто остался в Ренквахе. Дуралею нет и двадцати,
