человеческим мясом, захватывая все лучшие куски и не оставляя остальным, менее расторопным, ничего другого, кроме постылой свинины.
Некоторые из туземцев на самом деле старались во всю поднасесть на человеческую плоть, но если такой проступок обнаруживался, то виновника насильно заставляли оторваться от любимого яства и перейти на другое, менее вкусное, чтобы дать возможность полакомиться человечиной и другим. Хотя, казалось, особой нехватки ни того, ни другого не наблюдалось, но когда праздник подошел к концу, на месте пиршества не оставалось ни одного кусочка мяса — одни кости!»
Путешественник Сент-Джонстон продолжает сообщать о своих впечатлениях:
«Ни одного сколько-нибудь важного дела обычно в племени не начинали без предварительного убийства одного-двух человек для должной «затравки». Если закладывалось новое каноэ, то в честь этого убивали человека. Если человек, для которого строилась новая лодка, был очень богатым, к тому же еще и вождем, то тогда убивали по человеку за каждое бревно. Но еще больше жертв использовалось при спуске каноэ на воду. Их кровью мыли палубу, а мясо съедали на празднике. Даже после спуска каноэ на воду требовались еще людские жертвы для успешного первого ее плавания.
В Бау, например, для подобных кровавых расправ существовало специальное место — что-то вроде арены, вокруг которой устраивались специальные высокие места для зрителей. На этом месте находился большой «камень для мозгов», который использовался следующим образом: два крепко сбитых туземца, схватив с двух сторон жертву за руку и за ногу, устремлялись сломя голову вместе с ней к большому камню, неся ее вперед головой. Приходя в соприкосновение с камнем на такой скорости, череп несчастного раскалывался на части и из него выпадал мозг. Это считалось наиболее популярным спортивным зрелищем...»
Если вы заметили, то Сент-Джонстон, по-видимому, получает нездоровое удовольствие от таких подробностей. Большинство же свидетелей испытывают панический страх.
Здесь следует упомянуть еще об одном путешественнике, побывавшем на островах Фиджи в конце XIX века. Его зовут Феликс Мейнар. Он был хирургом, французом по национальности, поступил на работу на китобойную флотилию, которая вела промысел в водах южной части Тихого океана. После он написал на эту тему в сотрудничестве с Александром Дюма роман «Китобой». Он обладал свойственной всем врачам склонностью к наблюдению и тонкому анализу и, само собой, далеко не был столь хладнокровным в своих описаниях, чем иногда грешат другие путешественники. В одном его предложении куда больше сострадания к жертве, чем во всей книжке Сент-Джонстона.
«Капитан американского торгового судна Морелл, — пишет он, —- чуть было не попал в засаду, устроенную туземцами на островах Фиджи. Сам он уцелел, но четырнадцать членов его экипажа оказались в плену. Все они там погибли. Возвратившись на борт, он рассказал, как у него на глазах дикари расчленили тела еще живых матросов и многие из них видели, как у туземцев в глотках пропадали проглоченные отрезанные руки и ноги их товарищей. Они все это отчетливо видели перед смертью».
На островах Фиджи в бухте Наклер капитан Диллон чуть не лишился жизни. Он отправился со своим отрядом из восемнадцати человек на поиски сандалового дерева, но стоило ему на несколько секунд отдалиться от своих товарищей, как его со всех сторон окружили туземцы. Теперь путь назад к морю был отрезан, и ему с четырьмя матросами удалось найти убежище на отвесной, неприступной скале. «Мы сидели на самом верху впятером, — рассказывал Диллон, — а внизу на земле кишело несколько тысяч туземцев. Там внизу, у подножия скалы, они раскаливали свои печи, чтобы зажарить на них моих несчастных спутников. Их тела, как и тела двух вождей с соседнего острова, Туземцы принесли к печам таким образом: соорудив что-то наподобие носилок, водрузили их себе на плечи. Поперек них они уложили трупы так, что с одной стороны свешивались их головы, а с другой — ноги. Потом они с ликованием потащили трупы к печам, где их разместили вокруг в сидячем положении.
Дикари пели, танцевали, веселились, всячески проявляя охватившую их свирепую радость. Они несколько раз выстрелили по трупам из захваченных ружей. Когда торжественная церемония завершилась, жрецы приступили к разрезанию трупов. Куски укладывали в печи. Мы не могли сдвинуться с места, ибо были плотно окружены дикарями со всех сторон, кроме одной, где нас отделяла от морского берега густая роща».
«Двое из спутников Диллона, — продолжает Ф. Мейнар, — один по кличке Дикарь, а второй Китаец, решили бросить на произвол судьбы своего капитана, глупо положившись на обещания варваров не причинить им в случае добровольной сдачи вреда».
«Вскоре мы увидели Дикаря среди них, — рассказывает Диллон. — Они, окружив его, дружески похлопывая по плечам, поздравляли с обретением свободы. Вдруг, издав пронзительный вопль, туземцы схватили его за ноги. Шестеро человек понесли Дикаря вниз головой к источнику, куда его и погрузили. Через несколько минут тот задохнулся. А тем временем туземец, подкравшись сзади к Китайцу, обрушил ему на голову тяжелую дубинку. Только мозги брызнули по сторонам. После этого обоих несчастных парней разрезали на куски и отправили в печи вместе с их товарищами с корабля...»
К счастью для Диллона, вопли дикарей услыхали на другом судне. Его команда приняла смелое решение немедленно предпринять атаку на туземцев с моря. В результате их успешного нападения капитана Диллона и его двух спутников удалось спасти буквально в последнюю минуту.
Рассказы миссионеров, путешественников... Все эти люди либо по собственному желанию, либо в силу сложившихся обстоятельств часто неожиданно оказывались перед лицом такого уклада жизни, который не мог не вселять в их души тревоги, заставлял испытывать леденящий душу страх.
Они не были антропологами, хотя, может, чисто подсознательно приобрели кое-какие поверхностные знания в этой области, что является необходимым условием для любого исследователя. За исключением одного-двух любопытных замечаний, брошенных между прочим, вскользь, они, как правило, не дают ни объяснений, ни интерпретации того, что видели.
Американский антрополог А. П. Райс в своем ученом труде объединил все острова южной части Тихого океана, независимо от того, где они расположены. В обширном исследовании он пишет о жителях Маркизских и Гавайских островов, таитянцах, тонганцах, папуасах, новых календонцах, новых гибридцах, самоанцах и майори в Новой Зеландии. Не оставляет он без внимания, как мы уже заметили, и фиджийцев.
«Каннибализм, — пишет он, — это обычай, который не ограничен исключительно какой-то особой частью мира. Уже греческие классики говорили о нем в своих сочинениях. Древние ирландцы съедали своих мертвецов. У саксов было специальное слово, обозначавшее каннибализм и все то ужасное, что было с ним связано. В Мексике и Перу до испанского завоевания страсть к человеческой плоти была настолько неудержимой, что ради ее удовлетворения начинались войны, чтобы на каннибальских пирах всегда было вдоволь мяса человеческих жертв...»
Когда он пишет о каннибализме на островах Фиджи, он не упускает из виду его религиозный аспект. Как мы уже видели выше, на его взгляд, фиджийцы могли вполне стать каннибалами и в силу того, что еще до недавнего времени на их островах почти не было съедобных животных, за исключением крыс, и в определенном смысле их «каннибализм» вполне понятен и вполне объясним. К тому же фиджийцы искренне верили, что их племенные божества требовали человеческого мяса в виде приносимой в их честь жертвы. «Головы жертв, — подчеркивает он, — обычно передавались жрецам, чтобы те использовали их в дальнейшем в своих религиозных церемониях».
Впоследствии он более подробно останавливается на этом аспекте проблемы.
