переговоры его возить все же приходилось, и было желательно, чтобы он хотя бы адекватно реагировал на окружающую действительность. Предполагалось, что все вопросы за него будет решать непьющий Захотенов, рекомендованный Всероссийской ассоциацией менеджеров. Но потом выяснилось, что не пил Захотенов только потому, что многие годы принимал тяжелые психотропные препараты, без которых немедленно впадал в состояние маниакального бреда. Кстати, ассоциацию менеджеров, якобы рекомендовавшую его на ответственную должность, он тоже сам придумал, бланки изготовил и все такое прочее... Один, короче, он в этой ассоциации состоял. Когда обеспокоенные происходящим учредители заглянули в ящики стола Дениса Денисовича, то, к своему ужасу, нашли там не документы, необходимые для нормального функционирования банка, а рукописный проект телепатического захвата власти в мировом масштабе, с картинками, и крайне невнятную переписку с инопланетянами. Но, как вам известно, было уже поздно. За деньгами оставалось только лететь на ту самую альфу Центавра...
– И что же с ними теперь происходит, Адам Генрихович?
– Про гибель банка, судя по всему, вы знаете лучше меня. Кондотопов ушел в преподавание и в науку.
– С белой горячкой – в науку?
Дубис, очевидно, продолжал записывать беседу на диктофон и дурацкие вопросы задавал исключительно в качестве профессионального приема. А подвыпивший психиатр, очевидно, принимал наивное любопытство своего собеседника за чистую монету и заливался соловьем.
– А что вы думаете! Такая она у нас, значит, экономическая наука. Сколь мне известно, тяжкий недуг не помешал ему добиться больших успехов в изучении теории российского макроэкономического развития, и пару лет назад был издан указ о присвоении профессору Кондотопову звания заслуженного деятеля науки. Можете проверить в Интернете.
– Непременно проверю. А какова судьба его коллеги – нашего с вами общего знакомого?
– К сожалению, этого пациента я из виду потерял еще до того, как вы с ним встретились на этом вашем «круглом столе». Мне перестали платить после того, как он, расхитив кассу банка, сам же вызвал ОМОН. Перед самым приездом милиционеров он пытался измельчить и проглотить печать погибающего финансового учреждения. Увы, часть бумаг о своем будущем мировом господстве он сжег, а остальные стали частью не истории болезни, а уголовного дела...
Я услышала, как внизу зашевелились. Снова булькнуло. У журналиста созрел тост:
– Давайте, Адам Генрихович, выпьем за упокой «Спокбанка».
– Да ну его... – пробормотал психиатр, но, судя по всему, с охотой выпил. – Кстати, и реклама от моей деятельности в банке, и весь этот психологический тренинговый маразм помогли мне встать на ноги в финансовом плане. Сейчас, как видите, у меня нет отбоя от клиентов, которые готовы за своих пациентов хорошо платить. Но я остался ученым и просто любопытным человеком. Поэтому с удовольствием берусь порой и за работу, не сулящую никаких денежных поступлений. Если вижу, что будет интересно, разумеется.
Но дальше дело не пошло. Берг замолчал. По-видимому, он заметил, что Морфей не без помощи Бахуса одержал победу над пытливым журналистом.
– Несчастная наша страна! – прошептал он и выключил свой ночник.
Пустая могила
Рано утром мы покидали наш вагон. Адама Генриховича, свежего и подтянутого, прямо на перроне встречало руководство мясокомбината. На прощание Берг дал мне свою визитную карточку:
– Милая Эвридика! Никто не знает, что может случиться в нашей жизни завтра. Обращайтесь в случае чего... и без всякого случая звоните. Вы – замечательный слушатель!
– Спасибо! – ответила я, пряча визитку в карман куртки. – Я действительно люблю слушать, если рассказчик хорош. Час смеха заменяет полночи крепкого сна!
– Вы очень вежливо намекнули, что из-за меня не выспались! – Он притворно потупил взор.
Меня снова разобрал смех.
– До встречи, Адам Генрихович! Берегите себя в убойном цеху!
Дубис был вял и несколько мрачноват, его явно мучило похмелье, но визитку он мне тоже вручил.
– Вы ослепительно красивы! – Делая мне комплимент, сам он смотрелся чрезвычайно уныло.
Я вежливо поблагодарила, но тут он неуместно добавил:
– Кстати... У меня никогда не было темнокожей девушки!
– У меня тоже! – с раздражением ответила я и ушла, оставив Вадима Петровича стоять на платформе с разинутым ртом.
Карточку его я скомкала и выбросила в первую попавшуюся по дороге урну. Автобусный вокзал был совсем рядом с железнодорожным, мне было достаточно просто перейти через площадь. Разумеется, на площади стояло множество неказистых ободранных автомобилей, рядом с которыми дежурили их хозяева, столь же отвратные и запущенные, как транспортные средства. У меня было достаточно денег, чтобы нанять любого из этих частников, но перспектива ехать сто пятьдесят километров на раздолбанных «Жигулях» под управлением провонявшего табаком и пивом бомбилы меня не прельщала.
На автовокзале сообщили, что нужный автобус отходит через полчаса. Настоящее везение, если учитывать, что он вообще ходит только один раз в день.
К поездке я приготовилась быстро: купила в ларьке йогурт и бутылку любимого мной запрещенного боржоми. Как ни странно, автобус опоздал меньше чем на час. Дорога была на удивление не утомительной, и примерно в полдень старенький, ободранный снаружи и внутри «Икарус» выплюнул меня, не доезжая до автовокзала, на углу улицы Героев Революции, ведущей прямиком на кладбище.
Город я почти не помнила. С детства сохранилось лишь ощущение общего серого фона и запаха угольной пыли. В этом смысле ничего не изменилось. Белокаменная громада древнего монастыря доминировала над всей округой. Невозможно было даже представить, что это циклопическое сооружение воздвигнуто руками далеких предков местных жителей. Я видела вокруг себя лишь бесформенных теток, пьяных до зеленых соплей хлипких мужичков и прыщавых юнцов с пустым остекленелым взором.
А городок меж тем имел славную историю. В стародавние времена на берегу большого чистого озера начали селиться люди. Они ловили водившуюся в изобилии рыбу, которая шла на продажу и даже попадала порой на великокняжеский стол. В суровые дни правления первого русского царя Иоанна Третьего у озера был основан мужеский монастырь. По преданию, сюда по прихоти следующего Ивана, Четвертого, Грозного, ссылались те неугодные, кого по тем или иным причинам он не желал казнить в столице. Сколько-то времени страдальцы томились в холодных кельях, а после бывали утоплены в проруби ретивыми царевыми слугами. Многие годы монахи и послушники не прекращали строительные работы, и к концу девятнадцатого века монастырь представлял собой величественный комплекс белокаменных зданий, населенных множеством чернецов, жаждущих близости ко Всевышнему и исполненных надежд на спасение.
За годы советской власти и сооружения, и вся территория пришли в крайнее запустение. В конце перестройки государство наконец отказалось от ненужной ему собственности, и монастырская жизнь мало- помалу начала возрождаться. Церковные здания, больница, кельи монахов – все это к моменту возвращения прежним владельцам в середине девяностых являло собой грустное зрелище. В меру сил и средств братство принялось восстанавливать обитель, стараясь при этом как можно меньше общаться с обитателями маленького, спившегося вконец городка, который испокон веков ютился близ крепостных стен.
Для ускорения и удешевления работ в помощь монахам направлялись бригады каменщиков-иноверцев. Затравленные московской милицией киргизы и таджики были счастливы работать за гроши, лишь бы не подвергаться ежедневной опасности быть избитыми и ограбленными. Разумеется, коренные жители инородцев боялись, ненавидели и подозревали во всевозможных безобразиях (иногда, приходится признать, небеспочвенно). Но, учитывая полную неспособность мужской части населения городка ни к чему, кроме беспробудного пьянства, местным женщинам не оставалось ничего иного, как использовать сверхурочный труд гастарбайтеров для всяческих хозяйственных нужд: от вспахивания огородов до воспроизводства рода.
Монахи же исправно молились и проповедовали слово Божие тем окружающим мирянам, кто еще был в состоянии воспринимать проповедь. Но в основном контакты с внешним миром ограничивались тем, что
