На несколько минут художник прервался. Он заварил чай и разлил бледно-зеленый напиток в две чашки. Я попробовала – действительно, я никогда до этого не пробовала зеленый чай с таким тонким изысканным ароматом.
– Мы жили на Кавказе, в городе Кисловодске, – продолжил Вова. – Отец ни разу не приехал, ни разу не прислал ни копейки денег. Вначале умерла от рака бабушка. До этого она пролежала без малого год. Я ухаживал за ней, как мог ухаживать восьмилетний больной ребенок. Мама работала на две ставки. Она была учительницей истории. После бабушки слег дед. Но перед тем, как слечь, он сошел с ума. Это называется «старческое слабоумие». Мы даже рады были, когда он слег, так как те полгода, что он передвигался по дому, он мог устроить поджог или, наоборот, залить все водой. Ему, я прошу прощения, очень нравилось обмакивать палец в говно и рисовать на стене каракули.
Я поставила на столик свою чашку. Честно говоря, это не было жестом. Слово «говно», да и образы, связанные с ним, никак не мешали мне во время застолья. Но художник Вова принял это на свой счет.
– Извини! Я не подумал!..
– Нет-нет! – успокоила я его. – Просто устала чашку в руке держать. Продолжайте, пожалуйста!
– Дед долго лежал. Нам с мамой казалось, что это будет продолжаться вечно. Когда дед умер, мне было уже восемнадцать лет. Через два года не стало мамы. Как и у бабушки, у нее был рак груди. Еще два года я жил на одну пенсию. Учился рисовать. Много денег уходило на краски, холсты, деревянные доски и лак. У меня был очень хороший учитель. Он преподавал в кружке для детей. У нас было в городе несколько бесплатных кружков. И он, Аркадий Иванович, вел такой кружок. Постоянно к нему ходил только я. Другие дети походят-походят и перестанут. А мне просто некуда было больше ходить. Еще я ходил в церковь. Я знал, что никому в этой жизни не нужен.
Я попыталась сделать протестующий жест и заметить что-то вроде того, что мы все в этой жизни никому не нужны. Но художник отмахнулся.
– Я понимал, что жизнь моя не получилась, и мне хотелось в рай. Мне нравилась православная служба, нравился наш священник, и я много молился и просил Христа забрать меня в рай поскорее. Только я не очень понимал, как в раю устроено наслаждение. В Святых книгах написано все очень странно – что праведники и вообще все спасшиеся во Христе после смерти вознесутся на небо, сядут рядом с Господом и возрадуются в любви и во славе. Что это значит? Так и будут они сидеть всю вечность рядом с сыном Всевышнего в какой-то там славе?! И я испугался. Прости меня, Господи! – Он неожиданно перекрестился. – А вдруг в раю будет скучно? Ты никогда не думала, что там, в лучезарных облацех, может быть скучно?
От напряжения Вовино лицо задергалось, и он несколько раз подряд подмигнул мне. Я не знала, что ответить, и лишь развела руками.
– А я, признаться, очень взволновался, пошел посоветоваться к священнику и спросил его об этом. Сказал, дескать, боюсь, что когда мой жизненный путь закончится и я умру, то так и не познаю тех земных наслаждений, которые просты и доступны всем прочим. Он, конечно, очень рассердился и сказал, что я должен был счастлив, что Всевышний создал меня убогим калекой и тем самым избавил от греховности плотских утех. И что нелепо думать, будто Иисусу Христу, нашему Спасителю, будет нечем занять в славной вечности не только меня, но и всех спасенных им человеков! А еще добавил, что хорошо бы мне направиться в монастырь и принять послушание, дабы в труде на благо братии изгнать из сердца своего все греховное. И этот священник дал мне адрес сего монастыря, в котором мы и встретились с тобой.
– Но вы же не послушник и не монах, – удивилась я. – И вообще при чем здесь ваш оранжевый балахон?
Он вновь пристально посмотрел на меня и вновь, дернувшись, подморгнул.
– Потому я и обратился к буддистам. Вдруг это они правы и у меня есть шанс вновь вернуться на землю после... этой жизни. Уже после того, как я поселился здесь, в этом городе, я съездил в Индию, в Таиланд и в Китай. Я путешествовал по монастырям, общался с монахами и их наставниками.
Художник очень волновался, рассказывая все это. Я видела, что ему очень нужна моя моральная поддержка. Действительно, лишь фантазия могла забросить несчастного увечного и нищего калеку в дальние страны. Но ему очень хотелось верить, что все так и было. Единственное, что я могла делать, это согласно кивать.
– Буддисты, конечно, тоже говорят, что лучше на землю не возвращаться, а праведностью своей заслужить нирвану, но... Я, опять-таки, не знаю, что в этой нирване делают. А я хочу попробовать прожить нормальную жизнь: родиться крепким и здоровым, вырасти в хорошей семье, учиться в нормальной школе. И еще я хочу не только любить женщин и мечтать о них, но и заслужить любовь. Хочу, чтобы у меня была настоящая любовь с поцелуями, с нежными ласками, со страстными стонами и криками...
Я едва не плакала, слушая несчастного. Он решил, что сказал лишнее, и замолчал, потупив взгляд. Перед тем как опустить голову, он так робко и стыдливо улыбнулся, что улыбку эту я запомнила на всю жизнь.
– Да, я забыл тебе сказать, что деньги у меня теперь есть... много денег... Когда отец мой умер, его фирму, разумеется, порвали на части его бывшие партнеры, но мне, единственному, как оказалось, наследнику, достались его деньги за рубежом. Это много денег... очень много. На них я ремонтирую монастырь, содержу музей и столовую... Этого, правда, здесь не знает никто... почти никто... только настоятель, и в Москве знают... А для остальных всех я тут нищий дурачок...
Я понимала, что у бедного художника совсем зашли шарики за ролики. Кто угодно, но только не он подходил на роль богатого наследника. Я вспомнила, как тетя Рая из музея советовала ему взять у меня деньги, чтобы купить на них хоть что-нибудь из одежды. Да и по раздатчице в столовой не было видно, чтобы она относилась к Вове как к хозяину. Но я не хотела спорить и задавать ненужные вопросы. Я не хотела, чтобы он почувствовал себя уличенным во лжи и униженным моим недоверием. Поэтому я молчала и лишь доброжелательно кивала головой.
– А самому мне ничего не нужно... Почти ничего... Читаю книги, рисую... Мечтаю о будущем... Не своем, конечно... То есть о своем, но о том... будущем. В этой жизни зачем мне что-то большее? – Он обвел руками свое, мягко скажем, скромное жилище. – Но однажды я был несколько дней в нашем областном центре и в один из вечеров пошел на выступление потомственного шамана...
– Случайно не на Балдана Соднама? – спросила я, вспомнив виденную мной в метро афишу.
Художник вздрогнул.
– Откуда ты знаешь?!
Я пожала плечами:
– Рекламу, то есть афишу видела.
– А-а-а... – Тут мне послышалось некоторое разочарование. – Непременно сходи, непременно! Ты увидишь мир совсем другими глазами!
– Хорошо, я схожу, – ответила я, хотя и не была уверена, что смогу и захочу сдержать слово.
– Сам Балдан принял меня. Бесплатно, кстати, по моему убожеству. И рассказал, что дар ему передал старик, пришедший в его село за сотни километров. Он встретил у реки совсем юную девушку, дал ей немного денег и свой старый бубен, доставшийся от далеких предков. И старик сказал девушке, что именно она родит его в будущую жизнь. Он рассказал ей, какого мужа она должна себе выбирать и как должна воспитать будущего великого шамана. После этого старик ушел прямо в тайгу, и больше его никто никогда не видел. А девушка, когда стала взрослой, вышла замуж и родила четверых детей. А первенцем был он, Балдан Соднам. И все вокруг поняли, что он теперь станет великим шаманом, когда он, к потрясению матери, рассказал ей историю ее встречи со старцем и даже показал в точности то место, где тот с матерью говорил. Представляешь, мамочка?!
Вова поднялся и, дрожа всем телом, сделал несколько шагов по малюсенькой комнатке-купе. Потом не без труда вновь сел на свое место.
– И теперь Балдан Соднам тоже собирается передать свою силу тому, кто придет за ним и кто будет, собственно, его следующим воплощением на земле. После камлания я остался и встретился с шаманом, чтобы спросить, как можно узнать ту женщину, которая станет твоей матерью в новой жизни.
– И что же ответил Великий Сибирский Шаман? – Я старалась, чтобы в моем голосе не было и следа иронии.
– Он сказал, что это надо почувствовать. Что он сам еще не нашел, но знает по опыту прошлых жизней, что ощутит, кто она – та, кто родит своего первенца уже после его смерти. Но этого мало; нужно, чтобы она
