по дому и вышел через боковую дверь на соседнюю улицу. Я много раз пользовался этим маршрутом, так много, что я уже, вероятно, приобрел полное право использовать его в качестве основного.
На такси я доехал до Миггза и попросил его послать какого-нибудь паренька в мою контору за авиабилетами и паспортом. Если они наблюдали за квартирой, то они вполне могли наблюдать к за конторой. Я позвонил Уилкинз, объяснил ей все, что происходит, и затем попросил ее послать кого-нибудь проверить Сомерсет Хаус и как можно больше узнать об Атена Холдингз, Лимитид. Уилкинз была в более хорошем настроении и заставила меня перечислить все, что я взял в дорогу, чтобы убедиться, что я ничего не забыл.
— Вы не берете оружие? — спросила она.
— Нет, — сказал я, — я не беру оружие. А что? Думаешь, мне следует взять пистолет?
— Нет, не думаю. Вы — такой стрелок, что он вам вряд ли поможет.
Да, может быть, она была права. Но иногда мысль о том, что он у тебя под рукой, действует успокаивающе.
Затем я позвонил Гаффи и рассказал ему о мистере Джимбо Алакве, эсквайре. Я подумал, что в данный момент искренность и открытость может быть полезна.
— Если тебе станет известно что-нибудь, что может мне пригодиться, о нем или его хозяевах, я буду очень признателен. Дай знать Уилкинз.
Он сказал, что подумает.
В два часа дня я был в Женеве и меня поджидал красный “Мерседес 250SL”. Что значит работать на миллионера и иметь право пользоваться его именем и счетами!
На крыльях фантазии я красной молнией полетел на юг. У меня были рыболовные и охотничьи угодья, городские и загородные дома, а также зарезервированные гостиничные люксы, где меня нельзя беспокоить после восьми вечера. У меня была яхта и несколько машин, из которых эта была моей любимой. Я ехал по хорошо знакомой мне дороге на Аннеси и Эй-ле-Бейн и мечтал. Мои руки по-миллионерски твердо сжимали большой руль, снабженный мягкими предохранительными прокладками, и — благодаря прекрасному поворотному механизму и независимой подвеске, машина держалась на дороге словно быстроходная пиявка, плавно замедляя ход, когда я нажатием педали приводил в действие систему дисковых тормозов с автоблокировкой. Мне был хорошо знаком весь автомобильный жаргон. Я целый год торговал машинами, прежде чем занялся собственным делом — стал решать проблемы других людей, чтобы в итоге получать массу своих.
За Эй-ле-Бейн, у конца озера, я свернул с автострады и стал подниматься на запасной берег. Отель “Омбремон” располагался на склоне холма и смотрел через озеро на Эй-ле-Бейн. У меня был просторный светлый номер с окнами, выходящими на озеро, и когда я по телефону заказал виски и минералку “Перрье”, все было доставлено мне в пять минут, что было близко к рекорду. Что касается рекордов, то день у меня выдался очень удачным. В следующие два часа я выяснил кое-что о Зелии и это кое-что убедило меня, что она утратила память не более чем я — хотя в прошлом у меня была масса вещей, которые я бы хотел забыть. Но все не так просто. С тобой что-то случается, ты сам совершаешь что-то, и все это навсегда записывается в твоей памяти.
Перед самым ужином я спустился в службу размещения и обменял у дежурившей там девушки дорожный чек на наличные. Наличные мне были не нужны, так как я получил их еще в Женеве, но это был способ завязать разговор и дать ей несколько минут полюбоваться моей любезной и обаятельной натурой, прежде чем я перейду к маленьким хитростям и окольным расспросам, что являлось частью моей второй натуры.
Девушке было двадцать с небольшим. У нее была маленькая родинка у правого утла рта, темные умные глаза, в которых время от времени вспыхивали веселые огоньки, и у нее было время, так как все вечерние приезжие уже расселились. Ее английский был на голову выше моего французского. Я сделал ей пару комплиментов по этому поводу и спросил, где она его изучала. Конечно, это сработало. Это всегда срабатывает. Ничто так не нравится людям, как признание их отличного владения иностранным языком. Вскоре мы подошли к тому моменту, когда она спросила, нахожусь ли я во Франции на отдыхе или по делу. Я сказал, что по делу, что я — личный секретарь некоего мистера Кэвана О'Дауды. Мне не пришлось объяснять, кто это. Она знала. Если работаешь в гостиничном деле, то, вероятно, знаешь всех миллионеров, к тому же французы питают то природное уважение к деньгам, которые делают имена мировых миллионеров такими знакомыми им, как имена футболистов — по-иному ориентированным англосаксам.
Медленно укладывая франки в свой бумажник, я конфиденциально сообщил ей, что выясняю некоторые моменты, связанные с его падчерицей мадмуазель Зелией Юнге-Браун, которая в настоящий момент страдает потерей памяти, и эта потеря случилась с ней сразу же, как только она покинула этот отель несколько недель назад. На мгновение ее темные глаза сделались печальными от мысли, что с дочерью миллионера случилась такая беда — каждая строчка в памяти на вес золота. Какое несчастье потерять даже одно воспоминание!
Я согласился и спросил, не могу ли я взглянуть на счет Зелии. Я не думал, что это даст мне какое-либо конкретное подтверждение теории, которую я, зная человеческую натуру, упорно вынашивал, — что Зелия не поехала отсюда прямо в Канны. Но проверка не повредит. Девушка извлекла из папки копию счета. Счет был для номера 15, и Зелия заплатила за номер и завтрак. Обеда не было. Она вполне могла пообедать где-нибудь в другом месте. Я уже собирался вернуть счет, когда обратил внимание, что в нем отсутствует один пункт, который должен был быть там.
— Когда мадмуазель Зелия находилась здесь, она звонила своему отцу в Лондон, где-то в районе десяти часов вечера. Платы за разговор здесь нет.
Девушка согласилась, что ее нет.
Я спросил:
— Вы ведете учет телефонных разговоров?
— Из номеров, когда это должно войти в счет, да.
— Вы можете проверить международные разговоры за тот вечер? Из всех номеров?
— Мне придется проверить копии счетов всех, кто проживал здесь в тот вечер. — В ее глазах уже не было печали, только здравый смысл. Миллионер беспокоится о своей дочери и, конечно, все будут рады помочь, это будет означать дополнительную работу.
Я сказал:
— Если это займет ваше время, то, безусловно, мосье О'Дауда захочет, чтобы я отблагодарил вас. — Я вытащил из бумажника стофранковую купюру и протянул ей.
Быстро кивнув, она взяла деньги и спросила, не заглянет ли мосье после ужина.
Мосье отправился ужинать.
Гольца там не было. Пришлось довольствоваться отварной уткой в трюфелях и цыпленком в сморчках с бутылкой “Шато Роя”.
После ужина меня уже ожидала информация. Единственный разговор с Англией в тот вечер — это было почти в девять — велся из номера 16, который занимал мосье Макс Анзермо. Он въехал тем же вечером и выехал на следующее утро.
Не слишком беспокоясь о приличиях, я спросил:
— Между номером 15 и 16 есть дверь?
— Да, мосье. Обычно она закрыта, но стоит только попросить горничную...
— Какой адрес дал этот мосье Анзермо?
Она хорошо выполнила домашнюю работу. Женевский отель “Бернина”, Пляс Корнавин, 22. Внутреннее чувство подсказывало мне, что разыскивать там Макса Анзермо бесполезно.
Очень искренне девушка сказала:
— Я надеюсь, что эта информация не причинит беспокойства мадмуазель Зелии.
— Напротив. Я думаю, она будет способствовать ее выздоровлению. Ее отец будет очень вам признателен.
— Всегда рада помочь, мосье. Если вы пожелаете, кто-нибудь из служащих отеля, возможно, вспомнит этого джентльмена. Может быть, завтра утром я смогу вам сказать, как он выглядит, нет?
Я сказал, что буду благодарен за любую, даже самую крошечную информацию, сколько бы она не стоила, поднялся к себе в номер, устроился в кресле на маленьком балкончике, закурил и стал смотреть
