— Потому что они важные.
— Вы могли бы послать их из Эвьена в Канны заказной почтой.
Улыбка стала шире.
— Ну, мистер Карвер. Не станете же вы говорить мне, что никогда не слышали о пропажах почтовых отправлений.
— И машину могут украсть.
— Жизнь полна неопределенностей. Можете вы назвать верный способ пересылки ценной вещи из одного места в другое?
— Нет. Нет, если кому-то еще нужна эта ценная вещь или пачка документов.
— Именно.
Я встал.
— Сколько людей знали, что вы собираетесь пригласить меня сюда?
Он тоже встал.
— Я, Джулия, Тиш Кермод, Денфорд, несколько человек из прислуги и, конечно, Миггз. И два-три человека, у которых я справлялся о вас. А что?
— То, что меня не покидает чувство, что сегодняшние две пули предназначались мне.
— Уверяю вас, что не вам.
— Почему вы так в этом уверены?
— Потому что за последний месяц было три телефонных звонка с угрозами моей жизни. А сегодня вечером, сразу после нашего возвращения был четвертый. Звонил мужчина. Если я точно помню слова, сказано было следующее: “Сегодня тебе повезло. Но я достану тебя, ублюдок”.
Он широко улыбнулся. Конечно, он мог наврать.
— Кажется, это вас не беспокоит.
— Возможно, я не показываю этого, мистер Карвер, но меня это беспокоит. Мне нравится жить. Но в любом случае, покушение на мою жизнь не имеет никакого отношения к нашему делу. Вы хотите поговорить с Денфордом сейчас или утром?
Я посмотрел на часы. Было уже за полночь.
— Он, наверное, уже спит.
— Я всегда могу поднять его.
Конечно, если ты — миллионер, какое тебе дело до чьего-либо сна. Но в эту ночь мне не хотелось смотреть в те моргающие агатовые глаза.
— Лучше утром.
— Хорошо. Но прежде чем уехать, возьмите у Денфорда список моих передвижений на следующей неделе. Я хочу, чтобы вы сообщали мне о ходе поисков как можно чаще. — Он осушил свой бокал и подмигнул мне. — Я, большой человек, мистер Карвер. И у меня большие аппетиты. Я люблю жизнь и я готов любить людей. Но я — миллионер. И на самом деле меня никто не любит.
— Я не думаю, что эта мысль не дает вам спать по ночам.
Впервые с явно ирландским акцентом, он произнес:
— Ты чертовски прав, парень.
Как только моя голова коснулась подушки, я выключился. Проснулся я через два часа. Какое-то время я лежал, пытаясь определить, где я и что меня разбудило. Затем через открытое окно балкона в комнату упал луч фонарика. Луч исчез, и на фоне серого ночного неба я увидел какую-то фигуру, подходящую к окну и влезающую в него. Через мгновение я услышал, как скрипнуло кресло и женский голос произнес:
— Черт бы побрал это дурацкое кресло.
Я вспомнил записку Джулии, сел в кровати и включил лампу.
Она стояла у окна, одной рукой опираясь на спинку кресла, а другой — потирая левую лодыжку. На ней было короткое вечернее платье и ее волосы были взъерошены.
Она сердито посмотрела на меня и сказала:
— Вы же знали, что я приду. Зачем вы поставили здесь это чертово кресло?
— Оно стояло там с момента моего прихода. И как сегодня была переправа через балкон — бурная?
— Говорите тише.
Джулия повернулась и задернула на окне занавески. Затем она подошла и села на край кровати. Даже в моих полных сна глазах она выглядела прекрасно. Она поджала левую ногу и снова стала потирать лодыжку. Нога была замечательная.
— Можно я сделаю это за вас? — сказал я.
— Сидите на месте.
— “Ночь, яркий факел и открыта окошка створка для тепла любви”.
— Что это, черт возьми?
— Китс. Я испытываю слабость к нему и некоторым другим. А когда я в замешательстве, я всегда опираюсь на поэзию.
— Обопритесь на свою подушку и не шевелитесь.
Я повиновался, закурил и бросил зажигалку и сигарету ей.
Даже просто смотреть на нее было удовольствием. В ней все еще присутствовало то, что нокаутировало меня в моей конторе, и я понимал, что бороться с этим бесполезно. По сравнению с большинством девушек, которых я знал, она, несомненно, принадлежала к классу “люкс”. Те заслуживали лишь поездок по окольным дорогам, с этой же, если бы у меня нашлись силы, можно смело отправляться в первоклассный круиз. Когда она зажгла сигарету, я спросил:
— Зачем этот таинственный ночной визит?
— Вы не знаете этот дом. Это — тюрьма. Ультрасовременная. Оснащенная всеми средствами защиты. Идешь по коридору и за тобой следит телеглаз или что-нибудь еще. Открываешь дверь и в подвальном помещении загорается красная лампочка. Ночью никто не может подняться выше первого этажа без специального ключа для лифта.
— У миллионеров — привычки феодалов. Но вы ведь не бедная девушка, попавшая в беду, правда?
— Я хочу поговорить с вами... серьезно.
— Начинайте.
— Почему вы спросили меня, за что я не люблю своего неродного папу?
— Просто так, чтобы завязать разговор.
— Врун.
— А что вы имеете против него?
— Ничего. Он великодушен и добр.
— Ну и хорошо. Могу я вернуться ко сну?
Она подошла к трюмо, взяла для себя пепельницу и затем снова устроилась на конце кровати, поджав под себя ноги.
— Почему, — спросила она, — он так хочет вернуть свой “Мерседес”? Он застрахован, и видит бог, у нас хватает машин.
— Он хочет вернуть его. И пока он платит за эту работу деньги, мне этого достаточно.
Она вытянула ногу в нейлоновом чулке и поиграла пальцами.
— Хотите сказать, что не намерены обсуждать детали этого дела?
— Да.
— Потому что он просил вас об этом?
Чтобы переменить тему и все еще не понимая цели ее визита, я сказал:
— Расскажите мне о Зелии.
— Зачем?
— Я собираюсь встретиться с ней. Я собираюсь выяснить подробности того, как, где и, возможно, почему она потеряла машину. Пока, как мне сказали, она рассказала не слишком много. Потеря памяти, как она говорит.
— Да, правильно. Ее пытались лечить, но это не помогло.
— Это никогда не помогает, когда люди не хотят вспоминать.
— Почему, черт побери, вы так говорите? — В ее глазах промелькнула высоковольтная вспышка
