брести неизбежным сегодня путем, рассматривать попадающиеся по дороге витрины и вести себя банально лишь в силу необходимости.
Она пересекла Кэнал-стрит, и тут ее посетило давешнее ощущение. Кто-то на нее смотрел. Она пошла дальше. Не оглядываясь — пока рано. Она подождала, покуда не поравняется с очередной витриной (магазинчик, торгующий какой-то ерундой, да, собственно, и неважно чем). Притворилась, что изучает ассортимент, и, улучив момент, бросила взгляд назад. Ничего и никого: только белая парочка, он и она, по- голубиному жмутся друг к дружке и одновременно пытаются уворачиваться от летящего по ветру мусора, да старуха сидит на краю подъездного пандуса, свесив свои облаченные в лохмотья ноги и покачивая ими, как постаревший, траченный жизнью ребенок.
Но ощущение не оставляло Кэт. Затылок тихонько покалывало.
Она повернулась обратно к витрине и машинально стала рассматривать ее содержимое. Магазин назывался «Гайя Импориум», и место ему было никак не на Бродвее, а, скажем, скорее в Ист-Виллидж.[31] В витрине безо всякого порядка громоздился разнообразный хлам: невзрачного вида пальто с воротником из поддельного меха, две пары допотопных роликовых коньков, дискотечный шар в зеркальных осколках, клубки дешевой бижутерии, голова мужского манекена с впалыми щеками, любезно осклабившаяся под разноцветным негритянским париком. Царство случайности — все эти вещи очутились в одном месте только потому, что где-то когда-то подвернулись владельцу магазина, решившему, что кому-нибудь вдруг да взбредет в голову их купить. Мир переполнен вещами, старыми и новыми; им не хватает в нем места. Обилие исключает возможность систематизации.
Кэт застыла на мгновение перед этим скорбным изобилием. Большинству населения мира все это показалось бы настоящим сокровищем, разве кто с этим поспорит? Надо принадлежать к привилегированному меньшинству, чтобы знать: все тут — мусор с самого момента своего появления на свет, и это пальто якобы богатой дамы, и эта сколотая фарфоровая пастушка, и эти пластиковые трубочки для коктейля, украшенные пластиковыми же русалками.
Среди ниток бижутерии, наполовину утонувшая в них, выглядывала миска. В нее были навалены какие-то позолоченные брошки, нитка ненастоящего жемчуга, но белеющий, подобно лунному серпу, край вполне можно было рассмотреть — вдоль него бежали непонятные символы, не то цветы, не то актинии или звезды. Мусор, наверное, это был мусор — а чем еще могла быть эта миска, учитывая, где она закончила свой путь? — и все же она чем выделялась среди прочего мусора даже во флуоресцентной витринной подсветке. Казалось, от нее исходит слабый, но вполне ощутимый свет, как светится в темноте циферблат часов, но только она светилась чистейшим белым. Миска выглядела, насколько было видно Кэт, заброшенным сокровищем, редкостью, по ошибке принятой за хлам. Ведь такое встречается сплошь и рядом. Рисунки да Винчи, очутившиеся среди ботанических гравюр, письма Мелвилла, затерявшиеся в кипе старых счетов и списков покупок Может она оказаться китайской? Пригодиться Саймону для его коллекции?
Кэт вошла в магазин. Там пахло плесенью и пропотевшей шерстью и еще, совсем слабо, сандаловыми благовониями. Помещение больше напоминало полузаброшенный чулан, нежели магазин. Там и сям возвышались горы обуви, на длинной прогнувшейся вешалке теснились старые куртки и свитера, надпись ярким маркером на баке из картона оповещала, что его содержимое продается по пятьдесят центов за штуку.
В глубине магазина за стеклянной стойкой сидела женщина, такая же выцветшая и изношенная, как и ее товар. Седые волосы свисали на плечи, черты лица — едва уловимы, словно бы кто-то сперва нарисовал их, а потом попытался стереть ластиком. И все же что-то было в ней королевское, в этой развалине. Она сидела, гордо распрямив спину между высокой вазой с павлиньими перьями и зеркалом в овальной раме, напоминая не самую главную из правительниц подземного мира, повелительницу всего потерянного и неуместного.
Перед ней Кэт тоже захотелось выглядеть повеличественнее.
— Здравствуйте, — сказала женщина безо всякого намека на злокозненность или подозрительность.
Наверное, она сидела так несколько лет в ожидании именно этого вечера, когда кто-нибудь к ней зайдет.
— Здравствуйте, — ответила Кэт самым обычным своим тоном. — Я хотела узнать, продается ли миска из витрины.
— Миска?
— Да. Она выставлена в витрине. В ней еще навалены украшения. Вы ее продаете?
— Ах да, миска. Минутку подождите, пожалуйста.
Женщина встала. Она оказалась невероятно худой.
На ней было свободное платье в розах, на плечах что-то вроде сиреневой шали. Она подошла к витрине, наклонилась и высыпала из миски украшения. Потом протянула ее Кэт.
— Вот, — сказала она.
Миска действительно не была заурядной вещичкой. Это было видно сразу. Размером с воробьиное гнездо, она вся светилась, как будто усиливая тусклое магазинное освещение. Кэт взяла ее из рук женщины — миска оказалась легче, чем она ожидала, почти невесомой. Даже вблизи Кэт не могла разобрать, что это за символы бегут по ее внешнему ободку. На китайские они были не похожи. Каждый отличался от другого, но все представляли собой вариации на одну тему: кружок, от которого во все стороны отходят лучики, прямые или волнистые, длинные или короткие.
— Красивая, — сказала Кэт.
— Не знаю, откуда она здесь.
— Но она продается?
— Да, десять долларов.
Кэт помешкала в дурацком сомнении: если вещичка и вправду такая красивая, какой кажется, может ли она стоить так дешево?
— Я ее куплю.
Она дала женщине десять долларов и подождала, пока та завернет миску в газетный лист. Кэт подумала, что подарит ее Саймону. Она никогда не дарила ему ничего подобного; покупала только книги и однажды галстук, который вызвал его восхищение во время их совместного похода в «Барнис». Она никогда не дарила ему ничего, что отвечало бы ее собственным представлениям о красоте, ничего, чему было бы предназначено попасть в число тщательно отобранных трофеев, украшавших его жилище. У нее просто- напросто никогда не хватало на это духу.
Женщина положила покупку в старый пластиковый пакет из «Дуэйн Рид» и отдала его Кэт.
— Любуйтесь на здоровье, — сказала женщина.
— Спасибо, — ответила Кэт. — Постараюсь.
Выйдя из магазина, она услышала громкий стук копыт летящей галопом лошади. Кэт остолбенела. Вот она несется — несется на нее. Невзнузданная гнедая лошадь скачет по Бродвею. Казалось, сама земная ось пошатнулась. Происходило что-то страшное и невозможное в принципе. Но потом пошатнувшаяся было ось встала на место. Просто эта лошадь от кого-то сбежала. И все. Одна встречная машина шарахнулась в сторону, другая начала сигналить. Лошадь скакала по середине улицы, подковы высекали искры из асфальта. Спустя мгновение появилась патрульная машина, она преследовала беглянку, включив всю иллюминацию и сирену. Тут же где-то поблизости вроде есть конюшня? Конюшня, где содержатся полицейские лошади. Кэт укрылась в дверях магазина. Лошадь проскакала мимо. Она, бесспорно, была очень красива. Черная развевающаяся грива, лоснящиеся сильные бока. Древнее чудо, проскочившее границу между разными измерениями. Она не выглядела напуганной. Просто скакала. Патрульный автомобиль ехал за ней, мигая разноцветными огнями. Лошадь скакала, уходя от преследования.
Женщина из магазина вышла на улицу и встала рядом с Кэт.
— Ужас, — сказала она.
— Боже мой.
— Уже второй раз за месяц.
— Правда?
