— Что-то их пугает, — сказала женщина. — Раньше ничего подобного не случалось.
— И чего, по-вашему, они пугаются?
— Чего-то такого в самом воздухе. Животные чуткие.
Кэт стояла рядом с женщиной и наблюдала, как лошадь исчезает из виду среди визга тормозов и автомобильных гудков, унося с собой цокот копыт и вой полицейской сирены. Что будет, когда она доскачет до Кэнал-стрит?
— Вы миску не разбили? — спросила женщина.
— Что? А, нет.
Кэт, оказывается, прижимала пакет с миской к груди, словно бы защищая ее или же, наоборот, в надежде, что та послужит защитой ей самой.
— Хорошо.
Женщина из магазина покивала — как если бы эпизод с бегством лошади был задуман исключительно ради того, чтобы лишить Кэт ее десятидолларового приобретения, и теперь женщина с удовольствием убедилась, что все обошлось.
Обе женщины видели, как лошадь остановилась. Столкновения не произошло. Лошадь остановилась у Кэнал-стрит, встала на дыбы. Полицейские высыпали из своей машины. Угол Бродвея и Кэнал-стрит, смешение людей и уличных огней, а надо всем этим мотается голова лошади. Глаза и зубы сверкают, тянущаяся из пасти струйка слюны кажется светящейся.
— Bay! — воскликнула Кэт.
— Что-то их пугает, — сказала женщина.
— Должно быть, — отозвалась Кэт.
В девять (может, это неправильно, может, подчеркивает ее зависимость от него — всегда появляться точно вовремя?) она поздоровалась с консьержем Джозефом и поднялась наверх. Саймон встречал ее в дверях квартиры. Он обнял ее, поцеловал в темя.
— Господи, — прошептал он. — Господи Иисусе.
— Кошмарная история, — сказала она.
Он усадил ее на диван, смешал ей коктейль. Она рассказала, что произошло. Он слушал, сосредоточенно нахмурив брови.
— Боже мой, — сказал он, когда она закончила.
— Видимо, все закончилось, — сказала она.
— Не может такого быть.
— В смысле, для меня закончилось. Оба мальчишки мертвы. Возвращаюсь к беседам с моими обычными полоумными.
— А со взрывами что? Будет расследование?
— М-мм… Много времени оно не займет. Два ненормальных ребенка по наущению террористов вступили в что-то вроде сговора. Узнали в Интернете, как смастерить простейшую бомбу. Непонятно, почему до сих пор не звонили их родители.
— По-твоему, почему?
— Не хотят верить, что это случилось с их детьми. Если позвонишь в полицию и там тебе подтвердят, что все именно так, то тут уже ничего не поделаешь. А если не звонить, можешь и дальше убеждать себя, что твои дети просто сбежали из дома.
— Думаешь, с ними плохо обращались?
— Не исключено. Но может быть, и нет. Иногда оказывается, что детство у моих клиентов было более или менее обыкновенным.
— Есть хочешь?
— Нет, я поела.
— Еще выпьешь?
— С удовольствием.
Он взял у нее бокал. У нее к горлу подступил ком, и она расплакалась. Вот только что не плакала — а мгновением позже уже ревет. Она рыдала громко, со всхлипами. Саймон обнял ее.
— Все хорошо, — сказал он нежно. — Все хорошо.
Она не могла остановиться. И не хотела останавливаться. Она вся отдалась плачу. Рыдания душили ее, мешали дышать — словно в глотку засунули камень, извлечь который можно было только слезами.
— Все хорошо, — повторял Саймон. — Все хорошо.
Наконец рыдания прекратились. Она затихла у него в объятьях.
— Извини, — сказала она.
— Ничего, ничего.
— Просто… просто я все испортила.
— Ничего ты не испортила.
— Дети звонили мне, а я им не помогла.
— Все хорошо.
Она помолчала, решая, рассказать или нет, что черный ребенок принял ее за белую. И решила не рассказывать. Она понимала, что его утешения не будут ничего для нее значить. Подумала, что обязательно расскажет ему об этом когда-нибудь потом — ради того, что называют «близостью», — сейчас же она измотана, ее беспокоят совсем другие вещи, говорить об этом сейчас было бы неискренне, да и непросто.
Вместо этого она сказала:
— Боюсь, я не смогу больше этим заниматься.
— Тебе надо поспать.
— Знаю. Но утром, по-моему, ничего не переменится.
— Поживем — увидим.
— Наверно, мне придется поискать другую работу.
— Там посмотрим, ладно?
— Хорошо… Ой, у меня ведь для тебя кое-что есть.
— Да?
— Подожди минутку.
Кэт встала, но ноги слушались ее не очень хорошо — она успела немножко захмелеть. Достала из сумочки миску, протянула ему.
— Не успела покрасивее упаковать, — сказала она.
Он вытащил миску из супермаркетного пакета, развернул газету. И вот она — у него в руках. Да, и вправду чудесная вещица. Это стало особенно ясно здесь, в его квартире, куда допускались только редкостные и чудесные вещи.
— Bay! — воскликнул Саймон.
— Она из совершенно занюханного магазинчика. Но ведь прелестная, да?
— О да…
— Китайская?
— Нет. Никогда не видел ничего похожего.
Он поставил миску на кофейный столик. Она сияла, как какой-то искристый опал.
— Спасибо, — сказал он.
— Тебе нравится?
— Да. Очень.
— Я ее… я ее увидела в странном маленьком магазинчике и подумала, что она тебе понравится.
— Мне очень, очень нравится.
— Вот и хорошо. Я рада.
Саймон поднялся с дивана.
— А теперь, — сказал он, — тебе пора в постель.
— Ага. Пора.
Кэт почувствовала, как он обнял ее за плечи. Прикосновение было нежным и добрым, но что-то
