– Я смотрел, – возразил он. – И взгляну еще раз, утром.
– Утром будет слишком поздно.
– Мэгги…
«Да ведь я ревную!» – сообразил вдруг Калеб. И испугался, что его чувства помешают тому, что отныне становилось полицейским расследованием.
– Для него уже и так слишком поздно.
Она злобно оскалилась.
– Не для него. Его тебе все равно не найти. Мне нужно то, что он отнял у меня.
Калеб задумчиво потер ноющую руку. Она укусила его. Как зверь. Должно быть, ей действительно очень нужно было это… чем бы оно ни было.
– И что же это такое?
– В костре.
– Что он отнял у тебя, Мэгги?
Она уставилась на него ничего не выражающим взглядом. Шок, решил Калеб. Ему уже приходилось видеть подобное. У жертв, над которыми суетились врачи на обочине дороги после аварии, у солдат на носилках после атаки неприятеля – быстрое дыхание, расширенные зрачки, бесконечное повторение одного и того же. Она явно пребывала в шоке.
Или страдала от сотрясения мозга.
Его охватило беспокойство. Он не мог и дальше засыпать ее вопросами подобно неопытному новичку, проводящему первый допрос. Ей нужно было время и врачебный уход, прежде чем она хотя бы начнет понимать то, что здесь произошло.
А что, собственно, произошло? Он своими глазами видел – Калеб готов был поклясться в этом, – как мужчина прыгнул в огонь, не оставив после себя и следа. Ну и какой, к чертям собачьим, отсюда можно сделать вывод?
Он раскрыл телефон.
– Что ты делаешь? – спросила Мэгги.
– Звоню Донне Тома, нашему островному врачу. Нужно, чтобы кто-нибудь осмотрел шишку у тебя на голове.
«И проверил на предмет изнасилования». Это была следующая мысль. В груди у него развернулась змея холодной ярости.
Она приложила руку ко лбу, а потом взглянула на свои пальцы так, словно никогда раньше не видела крови. Глаза ее были темными и непроницаемыми.
Калеб стиснул зубы. Когда он установит, что произошло, когда найдет ублюдка, который так поступил с ней, он своими руками сунет его в огонь.
Ее шкура исчезла.
Украдена.
Сожжена.
Уничтожена.
Она почувствовала, как страх липкими лапами схватил ее за сердце, как оно оборвалось и ухнуло в глубокий и холодный колодец. Маргред попыталась взять себя в руки и успокоиться. Она выжила, несмотря ни на что, напомнила она себе. А ведь все могло быть намного хуже.
Маргред в отчаянии уставилась на свои перепачканные кровью пальцы. Интересно, куда же еще хуже? Да, сейчас она жива, но без своей шкуры никогда не сможет вернуться в море. Никогда не сможет вернуться в Убежище. Не имея возможности прибегнуть к колдовской силе острова, она состарится. Она проживет короткую жизнь, свойственную человеческим существам, и умрет, чтобы никогда не родиться вновь.
Страх вырвался наружу, парализуя волю. Маргред пыталась подавить его, загнать обратно, но это было то же самое, как поворачивать море вспять голыми руками.
Так она заявила Дилану каких-то нескольких часов назад. А теперь… теперь…
От страха и отчаяния она крепко зажмурилась. Какой же глупой она была!
Прибор в руке Калеба со щелчком закрылся. Открыв глаза, она увидела, что он с состраданием внимательно смотрит на нее.
Она мгновенно, пусть и инстинктивно, выпрямилась.
– Донна может принять тебя в больнице, – сообщил он. – Я попрошу Теда Шермана отвезти тебя туда. Это один из наших добровольных пожарников.
«Пожарник…» – тупо подумала она. Хотя, в общем-то, это имело смысл. Она еще успела уловить дуновение чего-то – демона – перед тем, как удар по голове отправил ее в беспамятство. Она не предполагала, что у людей достанет храбрости и знаний выставить пожарника против огненного демона, но кто знает…
И только потом ее оцепеневший мозг осознал то, что Калеб вложил в свои слова.
– Нет, – сказала она, – я не могу уйти с пляжа.
– Почему?
Маргред открыла было рот, но слова не шли с языка. Ей не было никакого смысла оставаться здесь. Ее здесь более ничто не удерживало. Шкуры котика не было. Возможности спастись – тоже. Надежды не осталось. Это горестное открытие, мрачное и гнетущее, как рассвет над неприглядно обнажившимся после отлива берегом моря, поразило ее в самое сердце. С губ уже готов был сорваться звериный вой, к горлу подступил комок.
Человек наблюдал за ней. В складках его рта притаилось сочувствие, а глаза были понимающими и добрыми.
– Я приеду к тебе, – пообещал он. – Как только обеспечу неприкосновенность места преступления.
Он собирался оставить ее одну. Он собирался оставить ее. Одну.
Маргред вздрогнула от негодования и неожиданного чувства утраты. Знакомый мир рушился на глазах. Ей казалось, что и сама она растворяется в пустоте, как вода, уходящая сквозь пальцы. Нет, она не должна выпускать из рук единственного человека, которого знала.
Разумеется, Калеб – смертный, человеческое существо, но, по крайней мере, знакомое существо.
– Я не поеду. То есть не поеду одна, без тебя.
– Может, я позвоню кому-нибудь? – Его глубокий голос поразил ее своей нежностью. – Кому-нибудь, кто мог бы побыть с тобой.
– Нет.
– Подруге? Члену семьи?
Маргред почти не помнила лица матери, которая последовала за королем под волны много веков назад. А о судьбе отца она вообще ничего не знала. Ни партнера, ни детей у нее не было. Она охотилась, спала и жила одна.
Она отрицательно покачала головой и поморщилась.
Между бровей Калеба пролегла морщинка.
– Совсем никого?
Руки ее, спрятанные под обшлагами рукавов, сжались в кулаки. Его жалость раздражала ее. В конце концов, она принадлежит к народу селки, Перворожденных, детей моря.
Точнее, принадлежала.
В море, на собственной территории, отсутствие родственников никогда особенно ее не беспокоило. Но, похоже, в мире людей все так или иначе связаны друг с другом родственными узами.
Он не должен заподозрить, что она не принадлежит к его миру.
Она позволила себе покачнуться, позволила куртке распахнуться, обнажив грудь. Ей было совсем нетрудно изобразить головокружение. Голова раскалывалась. Ноги подгибались. Нападение демона испугало – и ослабило – ее намного сильнее, чем она склонна была признать.
– Я… не могу сейчас думать ни о чем. Я не помню.
Калеб не смотрел на ее грудь. Взгляд его чистых зеленых глаз оставался прикованным к ее лицу с настойчивостью, от которой Маргред стало неуютно.
