– Оборудования для проведения компьютерной томографии у нас нет, но рентген я сделаю обязательно. Разумеется, рану следует зашить. Кроме того, нужно будет взять у девушки кровь для анализа на венерические заболевания и еще кое-какие пробы на предмет изнасилования.
Мэгги злобно оскалилась.
– Меня никто не насиловал.
Такая возможность потрясла Калеба.
Ему пришлось напомнить себе, что она до сих пор может пребывать в шоке. Или все отрицать. Но, столкнувшись с ее яростной уверенностью, он позволил себе усомниться. Позволил себе надеяться. Если ее не изнасиловали…
– А как насчет других наружных травм? – спросил он у Донны.
– Помимо раны на голове? – Донна поджала губы. – Я бы сказала, что ссадины у нее на запястьях хорошо согласуются с возможностью того, что она оказывала сопротивление.
Калеб поморщился. И ему снова пришлось напомнить себе, что врач хотела знать подробности только для того, чтобы помочь пациентке.
– Мне пришлось удерживать ее, – сказал он.
В глазах доктора появилась холодная настороженность.
– Так это вы наставили ей синяков на запястьях?
– Я ударила его, – вмешалась в разговор Мэгги.
Температура в комнате понизилась еще на двадцать градусов.
– Полагаю, будет лучше, если я побеседую с мисс… с Мэгги наедине, – заявила Донна.
– Почему это? – пожелала узнать Мэгги.
– Доктор хочет быть уверена в том, что это не я ударил тебя по голове, – нейтральным тоном осторожно произнес Калеб.
– Какая чушь! – фыркнула Мэгги.
– Нет, – медленно продолжал Калеб, не сводя глаз с врача. – Все логично. Мы с тобой признали, что знакомы друг с другом. Я привез тебя сюда раненую, растерянную, и при этом ты не помнишь, кто напал на тебя. Откуда ей знать, может, я сам изнасиловал тебя?
– В таком случае, она совсем тебя не знает, – заявила Мэгги.
Убежденность, прозвучавшая в голосе девушки, живительным бальзамом пролилась на истерзанную душу Калеба. Пожалуй, три недели назад он и надеяться не мог, что между ними возникнет такое взаимопонимание.
Он упрямо стиснул зубы. Нельзя позволять чувствам мешать делу. Он должен провести расследование. И вообще, они оба должны делать то, что нужно.
– Она всего лишь хочет защитить тебя, – сказал он.
Донна чуточку оттаяла.
– Насколько я могу судить, ушибы и разрывы, которые указывали бы на изнасилование, отсутствуют. Разумеется, внутреннее обследование позволит говорить об этом с большей уверенностью.
– Но вы так не думаете, – предположил Калеб.
Врач пожала плечами.
– Какая разница, что я думаю? Мы оба знаем, что во время судебного разбирательства интуиция в расчет не принимается.
Мэгги с вызовом скрестила руки на груди.
– А как насчет того, что думаю об этом я? Или это тоже не имеет никакого значения?
Калеб и Донна обменялись взглядами поверх ее головы.
– Она имеет право отозвать свое согласие, – заявила врач.
Проклятье, он и сам прекрасно знал об этом.
Что отнюдь не означало, что он не может запугать ее. Убедить. Он достаточно давно был полицейским и мужчиной, чтобы обзавестись опытом в том, как справиться с непокорной женщиной. Но поступить так сейчас, в свете сомнений, обуявших доктора, и яростного отрицания самой Мэгги, в некотором смысле было бы еще хуже изнасилования. Это было грубое и неоправданное вторжение в ее тело и душу.
И ради чего? Что он старается доказать? Что, несмотря на то, что он позволил тому парню, который так обошелся с нею, ускользнуть, он может помочь ей хотя бы таким образом?
Его охватило чувство горького разочарования и недовольства собой.
– Оставьте в покое кейс с препаратами для обследования на возможность изнасилования… и делайте то, что должны сделать. То, что необходимо с медицинской точки зрения, – поспешно добавил он, не будучи уверенным в том, кем он стал, приняв такое решение, – хорошим парнем или плохим полицейским. – Ваш холодильник запирается на замок?
Врач кивнула в знак согласия.
– Отлично. Я заберу свой кейс утром. Не хочу, чтобы возникли вопросы относительно цепочки улик.
Если у них появятся какие-нибудь улики, в чем он начинал сомневаться.
– Фотографии? – спросила Донна.
– Я сам сделаю их, прежде чем вы начнете накладывать швы. Донна поджала губы.
– Против этого вы, надеюсь, не возражаете? – обратилась она к Мэгги.
Девушка замерла на краю кушетки, напряженная и настороженная, как косуля в лесной чаще.
– А что будет, если я скажу «нет»?
«Уймись!» – приказал себе Калеб. Ее только что тыкали всякими блестящими железками, вертели и давили на психику. Он пожал плечами.
– Тогда мне придется отказаться от фотографий, а у тебя появится замечательный шрам на лбу.
– Шрамы – признак силы. Способности к выживанию.
Она не могла говорить серьезно. А может, и могла, кто ее знает. Перед его мысленным взором чередой прошли воспоминания. Она не вздрогнула и не отшатнулась при виде пурпурной паутины шрамов и изуродованной кожи у него на ноге.
– По большей части шрамы свидетельствуют о том, что тебя застали врасплох не в то время и не в том месте, – сказал он. – Так что позволь уж доктору сделать свое дело, и если ты будешь себя хорошо вести, она, быть может, наложит тебе лейкопластырь Чудо-Женщины.[9]
Мэгги подозрительно прищурилась.
– Чудо-Женщина, значит?
Калеб улыбнулся.
– Хочешь быть Губкой Бобом?[10] Не возражаю. Но это мое последнее предложение.
Донна презрительно фыркнула.
– Если вам двоим надоело играть во врача и пациента, позвольте мне закончить, и она может отправляться на все четыре стороны.
– Верно. Спасибо, – поблагодарил Калеб.
Мэгги плотнее запахнула на груди больничный халатик.
– На все четыре стороны – это куда?
Он очнулся на полу в пустой комнате перед погасшим огнем.
От каминной решетки наплывал тяжелый запах пепла, оседавший у него на языке. В висках пульсировала боль, а в голове стучали кузнечные молоты. Тело терзала тупая боль, как будто его избивали долго и сильно. Кости стонали, а внутренности, легкие, печень и селезенку выворачивало наизнанку, как если бы нечто чужеродное и холодное теснило их, стремясь занять освободившееся место.
Очень похоже на жуткое похмелье.
Он помнил, как сидел и смотрел в огонь, потягивая виски «Лафроэйг» пятнадцатилетней выдержки. Небо и язык наслаждались сладким дымным послевкусием, чудесный напиток согревал желудок и ласково обжигал горло. В нескольких футах от него на ковре валялся пустой стакан.
Должно быть, он выпил намного больше, чем полагал.
Оттолкнувшись от пола руками, он с трудом встал на колени. Перед глазами затанцевали разноцветные яркие мушки. Желудок подступил к горлу. Он, опустив голову, стол на четвереньках, жадно и глубоко дыша. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
