была совсем маленькой, лет шести или семи от роду – это были ее любимые сны, которые она старалась запомнить, чтобы потом, днем, извлечь из памяти и поиграть с ними. Впрочем, все они были практически одинаковыми. Однажды ночью зазвонит телефон или кто-то постучит в дверь, а на следующее утро, когда Люси проснется, мать будет возиться на кухне, готовя завтрак. Блинчики с черничным сиропом, которые так любит мама Дженнифер Лопес, или оладьи с тертыми грецкими орехами и клюквой, какие бывают у миссис Бароне.
Она никому и никогда не рассказывала о своих снах. Ни Калебу, который всегда оставлял ей теплую кашу в тарелке и записку на столе, прежде чем бежать на паром, увозивший его в школу. Ни отцу, который уходил из дому ни свет ни заря, чтобы проверить ловушки на крабов и сети. Барта Хантера не занимали такие мелочи, как сны собственной дочери. Или воспоминания о ее матери.
К тому времени, когда Люси поступила в колледж, сны перестали приходить к ней. Но иногда по вечерам, заслышав звонок телефона, она чувствовала, как замирает и начинает бешено стучать сердце в безумной надежде: «А что, если… А что, если…»
Чаще всего случалось, что звонивший ошибался номером. Сегодня же, однако, на другом конце линии оказался Калеб, которому понадобилась ее помощь. Или, точнее, его подопечной, какой-то бедняжке, бездомной и раненой женщине, которая подверглась жестокому нападению на пляже.
Калеб всегда отличался рыцарским поведением, особенно по отношению к щенкам и пострадавшим, которым требовалась помощь и защита.
– Мне чертовски неловко, что приходится побеспокоить тебя, – начал он. – Ты по-прежнему держишь запасной ключ на крыльце?
– Да, он лежит под буйком, как всегда. Но я с радостью встану и сама впущу тебя.
Люси льстило, что в кои-то веки Калеб обратился к ней за помощью, вместо того чтобы мчаться спасать ее. Она была даже счастлива.
Если бы еще у нее не так сильно кружилась голова, все вообще было бы просто отлично.
Она с трудом сползла с кровати и натянула толстовку университета штата Мэн поверх футболки, на груди которой красовалась надпись «Живи, смейся, люби и учись». К тому моменту, когда шины джипа Калеба заскрипели на гравии, которым была усыпана подъездная аллея, Люси успела сменить белье на одной из кроватей наверху и поставить чайник на плиту. Выключив газ, она поспешила к двери.
Калеб преодолел три ступеньки, ведущие на крылечко, двигаясь при этом очень медленно, как если бы у него был трудный и долгий день. И, должно быть, нога причиняла ему нестерпимую боль.
– Я очень ценю твою помощь, Лу.
Она вспыхнула, похвала была для нее непривычной.
– Не говори глупостей. Это ведь и твой дом тоже.
Калеб недовольно фыркнул.
– Отец еще не спит?
– Нет. Он… он спал в кресле, когда я вернулась домой. – Она оглянулась через плечо на пустую гостиную. – Должно быть, он поднялся к себе.
– Пьяный? – спросил Калеб.
– Он спит, – твердо ответила Люси.
У нее не было ни малейшего желания создавать новые проблемы в отношениях ее отца и брата, и без того непростых.
– Он мог бы прийти сегодня в школу. На твой выпускной вечер.
– Я не ждала его.
Калеб фыркнул.
– А следовало бы. Он…
Дверца джипа распахнулась, и на гравийную дорожку ступила женщина. Молодая женщина – точнее, моложавая – среднего роста, с большими темными глазами, вьющимися черными волосами и кожей такой белой и безупречной, какой могут быть лишь внутренности драгоценной раковины.
Люси от удивления лишилась дара речи. Это и есть бездомная бедняжка Калеба?
Женщина взглянула на дом со спокойной уверенностью, которая шла ей намного больше, чем измятая больничная одежда, в которую она была одета. Несмотря на полицейскую куртку, накинутую на плечи, и ослепительно-белую повязку на голове, она выглядела утонченной, грациозной, уверенной в себе и экзотичной. Наверное, именно так смотрелась бы голливудская кинозвезда в африканской глуши.
– Это Мэгги, – небрежным тоном представил незнакомку Калеб.
Люси подумала, а отдает ли себе брат отчет в том, какой теплотой светятся его глаза и каким жестом собственника он приобнял девушку за талию, помогая ей подняться по ступенькам.
– Мэгги, это моя сестра Люси.
Люси встретила взгляд больших темных глаз девушки, и ей показалось, что в ушах у нее зарокотал шум прибоя. У нее перехватило дыхание, в груди стало тесно. Она широко раскрыла рот, стремясь вдохнуть хотя бы глоток воздуха.
По лицу незнакомки скользнула тень недоумения и растерянности.
– Твоя сестра? Но…
Калеб бросил на нее острый взгляд, и лицо его приняло сосредоточенное выражение.
– В чем дело? Вы узнали друг друга?
Тяжесть в груди у Люси не проходила. Это было не узнавание. Скорее изжога. Она с трудом протолкнула в легкие глоток воздуха и задержала его, как научилась делать давным-давно, пока давящее ощущение в груди не исчезло и окружающий мир не встал на свое место.
– Н-нет, – медленно сказала женщина. – Просто… мне вдруг показалось, что… Нет, все нормально.
Люси вновь обрела способность дышать.
– Может быть, хотите выпить чаю?
– Нет. Я устала. И хотела бы прилечь.
«Могла бы и «спасибо» сказать», – подумала Люси.
– В таком случае, я провожу вас в вашу комнату.
– Я сам этим займусь. – Калеб легонько коснулся ее руки. – А ты приготовь, пожалуйста, чай. Я присоединюсь к тебе на кухне, как только устрою Мэгги.
Люси улыбнулась, и в улыбке ее чувствовалось изумление и даже щемящая тоска. Устроить Мэгги? Интересно, что вознамерился сделать ее старший братец? Прочесть девушке сказку на ночь и поцеловать в лоб?
Но, разумеется, Люси не выразила своего удивления вслух и не стала дразнить его.
– Кровать уже застелена, – сказала она. – Спокойной ночи.
Дом, в котором жили смертные, оказался темным и тесным. В нем пахло землей и плесенью, приготовленной пищей и рабочим железом. Он казался одновременно и совершенно чужим, и до боли знакомым, и в нем не ощущалось ни капли той сокрушительной силы, которая мягким толчком приветствовала Мэгги на пороге.
– Так что все-таки случилось? – спросил Калеб, шагая вслед за ней по коридору.
– Я и сама толком не поняла. – Мэгги попыталась найти слова и подобрать объяснение, которое устроило бы их обоих. – Может быть, как ты и предположил, я действительно встречалась с твоей сестрой раньше.
– И вы обе, конечно же, начисто забыли об этом, – сухо заметил Калеб.
Она повернулась и взглянула ему в лицо.
– А ты помнишь всех, с кем встречался?
– Почти. Это часть моей работы.
Часть того, что и называется «быть мужчиной». На какое-то мгновение Маргред позволила себе восхититься им, его внимательными и задумчивыми зелеными глазами, упрямым квадратным подбородком, чувственным изгибом губ. Он был упрям и настойчив, заботлив и внимателен.
Его легко использовать, зато трудно обмануть, решила Маргред.
Она сменила тему.
– Где я буду спать?
– Вот здесь. – Он распахнул перед ней дверь.
