— Они прекрасно смотрятся вместе, Калеб и Маргред.
Теперь она узнала его. Она видела его там, на церемонии.
— Ты его брат. Дилан. Тот самый, который…
Реджина слышала разговоры. Хоть она и была пьяна, но основное запомнила. Двадцать пять лет назад его мать покинула остров, бросив мужа, Калеба и маленькую Люси, забрав с собой второго сына. Вот этого.
— Я думала, ты старше, — сказала Реджина.
В лунном свете он двигался почти бесшумно.
— Ты меня помнишь?
Реджина фыркнула.
— Вряд ли. Тогда мне было года четыре.
Она одернула мокрый шелк на груди. Придется ехать на материк, на острове химчистки не было.
— Вот.
В темноте мелькнуло что-то, напоминающее белый флаг. Это он достал из кармана платок. Настоящий джентльмен.
Его рука оказалась в опасной близости от нее. Пальцы коснулись крошечного золотого крестика ниже ключицы, ладонь придавила платок к ложбинке на груди. Горячо. Со знанием дела. Шокирующе.
У Реджины перехватило дыхание. Никакой он не джентльмен. Козел какой-то!
Она отбросила его руку.
— Я сама.
Ее соски под мокрой материей затвердели. Он что, видит в темноте? Она вытерла платье его носовым платком.
— Что ты здесь делаешь?
— Я шел за тобой.
Если бы он только что не коснулся ее груди, такой ответ ей польстил бы.
— Я имею в виду здесь, на острове.
— Я хотел посмотреть, действительно ли они сделают это.
— Поженятся?
— Да.
Он наполнил бокал, вылив из бутылки последнее, и протянул ей.
Этот жест остро напомнил Реджине его брата. Несмотря на бриз с моря, лицо ее горело. Ей было жарко. Она отхлебнула вина.
— Значит, ты просто решил показаться здесь? Через двадцать пять лет?
— Ну, это не совсем так. Все случилось не настолько давно.
Он присел на камень, слегка толкнув ее в бедро. Твердое плечо касалось ее плеча. Реджина почувствовала, как где-то в животе разливается тепло. Она откашлялась.
— А что с твоей матерью?
— Она умерла.
— Прости.
Оставь это, сказала она себе. Она никогда особенно не умела обмениваться печальными семейными историями. Не то чтобы ей этого хотелось, но…
— Все-таки странно, что ты за все это время ни разу здесь не появился, — сказала она.
— Ты считаешь так только потому, что никогда не уезжала отсюда.
Это ее обидело.
— Почему? Уезжала. Сразу после школы. Работала посудомойкой в «Перфеттос» в Бостоне, пока Пуччини не направил меня учиться на повара.
— «Перфеттос»?
— Ресторан Алэна Пуччини. Ну, ты знаешь. Сеть «Фуд нетворк».
— Похоже, это название должно производить впечатление.
— Ты чертовски прямолинеен! — Гордость и раздражение закипали в ней, словно густой соус. Она допила вино. — Он собирался сделать меня шеф-поваром по соусам.
— Но ты все равно вернулась сюда. Почему?
Потому что Алэн, этот сукин сын, сделал ей ребенка. Она не могла работать с младенцем на руках и не могла нанять няню на зарплату простого повара. Даже после того как она заставила Алэна пройти тест на отцовство, назначенные по суду алименты едва покрывали расходы на дневной присмотр за ребенком. У него не было свободных средств, все было вложено в ресторан.
Но она этого не сказала. Ее сын и ее личная жизнь Дилана не касались.
Его бедро было теплым.
Как бы там ни было, но мужчины смотрят на вас совсем иначе, если у вас есть ребенок. Она уже давно не сидела ни с кем вот так, при луне.
Во всяком случае, с тех пор точно прошло больше времени, чем с момента, когда она занималась с мужчиной сексом.
Она взглянула на Дилана — такого худого, смуглого, опасного и такого близкого — и почувствовала, как по телу, словно искра по бикфордову шнуру, пробежало желание.
Она тряхнула головой, чтобы мысли прояснились.
— А ты почему вернулся? — вернула она его же вопрос.
И почувствовала, как он пожал плечами.
— Я приехал на свадьбу. Я не собираюсь здесь оставаться.
Реджина подавила в себе неблагоразумное разочарование.
На самом деле совершенно неважно, как он на нее смотрел. Она наклонилась, чтобы воткнуть бокал в песок. И неважно, что он там подумал. Сегодняшняя ночь закончится, и она больше никогда его не увидит. Она может говорить все, что хочется. Она может делать…
Дыхание перехватило.
Она выпрямилась. Лицо залила краска, голова кружилась. О'кей, сейчас в ней говорит вино. Одиночество и вино. На самом деле она никогда бы не стала… она даже никогда не могла всерьез подумать о том, чтобы…
Она поднялась и пошатнулась.
— Полегче. — Он поддержал ее под руку.
— Полегче со мной обычно не бывает, — пробормотала она.
Он тоже встал и крепче сжал ее руку.
— Что?
Она снова помотала головой, лицо ее горело.
— Ничего. Отпусти меня. Мне нужно пройтись.
— Я пойду с тобой.
Она облизнула губы.
— Плохая идея.
Он удивленно приподнял бровь. Получилось это у него очаровательно. Она подумала, уж не практиковался ли он перед зеркалом.
— Но все же получше, чем ломать ноги на камнях.
— Со мной все будет хорошо.
Для тех, кто мог видеть их из палатки, они, должно быть, смотрелись, как пара влюбленных, которые стояли на кромке прибоя, взявшись за руки. Сердце ее билось. Она попыталась вырваться.
Взгляд его скользнул по ее руке. Пальцы его сжались сильнее.
— Ты под защитой.
Она хмуро посмотрела на него, взволнованная и смущенная.
— Ты о чем?
Большим пальцем он провел по татуировке на внутренней стороне ее руки выше запястья. Интересно,
