он чувствует, как бешено бьется ее сердце?
— Вот об этом.
Реджина сглотнула, глядя, как его палец скользит по темным линиям на коже.
— Моя тату? Это кельтский знак триединой богини. Помогает всем женщинам.
— Это трискелион.[3] — Он провел по трем расходящимся спиралям. — Земля, воздух, море, соединенные в одном круге. Мощная защита.
Он посмотрел на нее. Глаза его были темными и серьезными.
Даже слишком серьезными. Она почувствовала толчок где-то в животе, что могло быть вызвано нервами или желанием.
— Значит, я в безопасности, — выдохнула она.
В свете луны его губы дрогнули в кривой усмешке.
— Ровно настолько, насколько сама этого захочешь.
По ее рукам побежали мурашки. Она вздрогнула, почувствовав себя совершенно незащищенной, словно стояла обнаженной у открытого окна.
— Этот знак работает на меня, — сказала она. По крайней мере, так было до сих пор. — Ладно, у меня есть еще дела.
— Уже нет. Калеб сказал, что на сегодня твоя работа закончена.
Реджина испугано мигнула. Значить, он слышал это? Неужели он следил за ней и за братом?
На мгновение в ней проснулась осторожность. Она не знала, что их слушали. Она не знала о нем ничего, кроме того, что он брат Калеба. Высокая темная фигура, появившаяся на заднем плане в самом конце свадебной церемонии.
Ее ноги проваливались в морской песок.
Но теперь она знала его. Он едва касался ее запястья, но она всем телом ощущала исходившее от него тепло. Его глаза в лунном свете казались совершенно черными. Они поглощали свет, поглощали воздух, становились все больше и темнее и стали просто огромными, когда он склонился к ней, совсем близко, искушая ее красиво очерченным изгибом рта, дразня обещанием поцелуя. Его дыхание скользнуло по ее губам. Она почувствовала запах вина и еще чего-то — темного, соленого, ускользающего. В ушах был шум, напоминавший звук морского прибоя. Она открыла рот, чтобы набрать воздуха, но он наклонился и закрыл его своими губами, крепко и горячо.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Он был просто замечательным на вкус, горячим и изумительным, как соль, секс и бренди. Или, возможно, все дело было в вине, которое она выпила.
Реджина встала на цыпочки и потянулась вверх, чтобы насладиться этим вкусом. Она почувствовала, как его зубы коснулись ее нижней губы, а язык проник к ней в рот. Напряжение и вожделение выплясывали в ее теле бешеный танец.
Если она не глупа и не безнадежно пьяна, то должна прекратить это прямо сейчас.
Руки Дилана скользнули по ее спине и задержались на бедрах, чтобы прижать ее еще крепче. Она почувствовала его возбуждение, и у нее перехватило дыхание: этот мужчина был крепким, надежным и реальным, он заполнял собой все пустоты, прогоняя мысли об одиночестве.
И она хотела этого. Ей было это необходимо!
Ее руки обвились вокруг его шеи, их губы впились друг в друга. Он слегка покачивал ее, и руки его опускались все ниже. Он был таким горячим! Все в ней плавилось и рвалось ему навстречу. Он сжимал ее все крепче, а когда она чуть раздвинула ноги, обхватил ее бедра и приподнял ее.
Ее тело содрогалось от желания. Уступая этому неодолимому напору, этому невыносимому искушению она закрыла глаза.
Глупая, глупая…
Она оторвалась от него. Сердце глухо стучало в груди. Со стороны палатки их никто не мог видеть. Ни ее мама, ни кто-нибудь еще.
Ну ладно, мама здесь ни при чем, она ушла вместе с Ником. Но…
— Нет! — выдохнула Реджина.
Дилан напрягся, руки его дрогнули.
— Нет?
Голова ее кружилась, в висках стучала кровь. Она была словно открытая рана и, если бы не получила передышку, закричала бы.
— Не здесь, — уточнила она.
Она скорее почувствовала, чем услышала, как он рассмеялся. Если бы они лучше знали друг друга, она бы ему врезала.
Реджина нахмурилась, и брови ее сердито сдвинулись. Конечно, если бы она знала его получше, то не обнималась бы с ним на глазах у всех!
Прежде чем она успела додумать эту мысль, Дилан обнял ее и понес через полоску глинистого сланца.
Босиком?
Он шел по воде, поднимая брызги. Там, где суша вдавалась в море, беспорядочно лежали гранитные плиты, словно груда обвалившихся строительных блоков.
Реджина вцепилась в его плечи.
— Что ты делаешь?
Дилан обогнул высокий выступ скалы.
— Все в порядке. Я понял тебя.
— Еще нет.
В полутьме блеснула его улыбка. Он посадил ее на сухой камень, гладкий и теплый от солнца, и закрыл ей рот поцелуем, в котором она утонула.
Этот поцелуй уничтожил остатки ее здравомыслия. От вина и желания кружилась голова, ее покачивало, словно прибоем. Сердце билось — быстро, сильно, безрассудно. Она была охвачена огнем, а ее губы оказались такими же жадными и ненасытными, как и его.
Кожа его была горячей и упругой. Реджина забралась к нему под пиджак и рванула рубашку, отчаянно стараясь заполучить как можно больше ощущений, которые можно было бы унести с собой в долгие ночи одинокой жизни.
— Приласкай меня! — потребовала она. — Везде. Где угодно.
Он подчинился.
Руки Дилана, такие же сильные и худые, как и весь он, гладили ее через платье, обволакивали и ласкали, пока ткань, казалось, не начала задевать открытые нервы. Колени ее задрожали. Он провел рукой по ее груди, приподнял ее и, раздвинув вырез платья, раскрыл для прохладного ночного воздуха.
Ее нежная грудь лежала в его смуглой руке, его пальцы поглаживали тугой сосок. У нее перехватило дыхание.
Рука под ее спиной была очень теплой. Он приподнял ее грудь и, взяв сосок в рот, несколько раз с силой втянул. И она кончила — уже только от одного этого — серией быстрых легких толчков. Желание поднималось в ней, как пузырьки игристого вина.
— О-о-о…
О господи!
Кровь в ней кипела, лицо горело. Она посмотрела вниз, на его темную голову, на свои пальцы, запутавшиеся в его волосах, и в голове все смешалось. Она никогда раньше… Наверное, она не сможет даже…
Она сглотнула. Разумеется, сможет. Она должна.
— Что ж… — Голос ее прозвучал неестественно бодро. — Это было так… — Потрясающе — Быстро.
