— Это плохая идея, — сказал Калеб. — Я проведу беглое патрулирование, заеду в лагерь. Кто-то мог его видеть. А тебе нужно остаться здесь. На случай, если Ник вдруг объявится. Или позвонит.
— Он не сможет позвонить, если его похитили, — отрезала она.
Дилан покачал головой.
— Без тебя я справлюсь быстрее.
Она еще никогда не чувствовала себя такой беспомощной, такой напуганной. На сердце было тяжело, руки ныли, словно чувствуя на себе вес ее пропавшего малыша.
— Но…
— Доверься мне, — сказал Дилан.
Она поймала решительный взгляд его черных глаз. Должна ли она? Может ли? Она никогда не хотела на кого-то полагаться, ни на одного мужчину. С другой стороны, таких мужчин, как Дилан, она еще не знала.
Она доверила ему свою жизнь. И свое сердце. Но может ли она доверить ему своего ребенка?
Она протянула к нему руки.
— Прошу тебя. Приведи его назад.
Дилан стоял на прибрежных скалах, сжимая в руке потрепанного плюшевого мишку с грязным красным бантом.
Солнце истекало последней кровью над краем раненого моря, окрашивая облака красным светом, словно окровавленные бинты. Через полчаса станет совсем темно. Дилан мог довольно хорошо видеть в темноте — в отличие от людей, которых Калеб привлек к поискам.
Где- то в этой тьме должен быть Ник, совсем один.
По крайней мере, Дилан надеялся, что он будет один.
Перед его глазами возник образ селки Гвинет. Но не такой, какой он знал ее при жизни, — маленькой ненасытной блондинкой с мягким взглядом и белозубой улыбкой. А такой, какой она была, когда он видел ее истерзанное окровавленное тело в последний раз, после того как демон Тан убил ее. Эта картина леденила ему кровь. Он представил себе Ника — человеческого ребенка, сына Реджины — в руках демона, и от этой мысли его прошиб холодный пот.
Его рука крепко сжимала медведя, как будто он пытался выжать из игрушки сведения о местонахождении Ника. Потертый ворс хранил воспоминания, словно въевшийся запах хозяйственного мыла и детского шампуня. Следы Реджины, ее смеха, ее любви, быстрого и беззаботного объятия. Следы Ника, больного или сонного, уютно устроившегося и безмятежного. Но ни одно из этих теплых и туманных впечатлений не давало ключа к месту, где Ник был сейчас. Этот медведь имел какое-то отношение к Нику, а Дилан — нет. Он не мог использовать эту игрушку, чтобы сосредоточиться на ее владельце, как в свое время использовал крестик Реджины.
Широко расставив руки, он закрыл глаза и попытался вызвать из темноты худенькое лицо мальчика.
Он опустошил себя, отпустив свою силу на землю, словно воду, мучительно стараясь отыскать хоть какой-то след, знак, намек. Отсутствие Ника пульсировало в его голове, как боль удаленного зуба или ампутированной конечности. Его чувства обострились и расширились. Он слышал шелест ветра среди деревьев, плеск воды у скал, смех чаек и урчание подвесного мотора вдали. Он чувствовал запах можжевельника и душистого перца, аромат водорослей и соленой воды.
Но он не мог почувствовать сына Реджины. Ничто не кричало ему «Ник», ничто не пахло мальчиком. Только удары волн, запах моря…
Дилан затаил дыхание.
Начинался прилив.
Он похолодел. Он должен найти Ника. Немедленно!
Реджина драила кастрюли и молилась, как будто могла спасти сына одними только просьбами к Всевышнему. Ее руки и мозг были заняты, и это отвлекало от боли в спине и тяжести на сердце.
Она набрала побольше воздуха и ожесточенно набросилась на покрытую грязным налетом сковородку, стараясь не обращать внимание на молчащий телефон, медленно ползущие стрелки часов, злость и страх, кипевшие в груди.
Это несправедливо! Этого не должно было произойти! С того момента, как акушерка опустила темную, покрытую пушистыми волосиками головку Ника на грудь Реджины, она заключила с Богом сделку. Она готова принять пять месяцев тошноты по утрам, двадцать шесть часов долгих и полных одиночества родовых страданий, все бессонные ночи, годы без секса в обмен на это чудо. Ее мальчика.
Реджина готова была что угодно сделать, что угодно вынести, чем угодно пожертвовать, лишь бы вернуть сына. Что угодно, лишь бы сохранить его! Что угодно, лишь бы он был в безопасности!
Реджина поставила в мойку следующую кастрюлю. Она сама все испортила! У нее был секс. И даже не раз. Она позволила своему ребенку выйти в море с Диланом, а теперь Ник пропал.
Она не уберегла его. Она даже не могла присоединиться к его поискам. Все, что она могла, — это оставаться возле телефона и верить, что Дилан найдет его.
Она терла посуду, пока пальцы не побелели и не сморщились, пока к боли в спине не добавилась тупая и постоянная боль в животе. Лицо покрылось испариной, пот разъедал глаза. А может быть, это были слезы.
Она часто заморгала и закусила губу, когда еще один спазм боли пронзил ее. Плохо дело. У нее такого никогда не было… С Ником у нее такого…
— Реджина?
Голос ее матери, тусклый и озабоченный.
Реджина сделала вдох. Потом разогнулась, продолжая держаться за мойку.
— Я в порядке.
Она должна быть в порядке!
Антонию это не убедило. Ее темные колючие глаза внимательно изучали лицо дочери.
— У тебя щеки красные. Пойди в ванную и умойся.
Реджина с трудом кивнула.
— Ты должна… Слушай телефон!
— Девочка, я знаю это, черт возьми! Сделай перерыв.
Да. Хорошо. Реджина неуверенными шагами направилась в комнату отдыха — осторожно, словно старушка с палочкой.
Это просто нервы, убеждала она себя. Сейчас она умоется, посидит минутку, и все будет хорошо.
Она толкнула дверь и, прежде чем зайти в кабинку, плеснула холодной воды в лицо и на руки.
С трясущимися ногами она опустилась на унитаз.
Они по- прежнему тряслись, когда через несколько минут, покачиваясь, она вернулась в кухню, опираясь одной рукой о стену.
Антония глянула ей в лицо и нахмурилась.
— Реджина? Ребенок? Что случилось?
— Мама… — Голос ее сломался. — У меня кровотечение.
В пещерах Ника не было.
Подгоняемый отчаянием и поднимающимся приливом, Дилан обследовал дыру, куда демон забросил Реджину, а потом и все прилегающие тоннели. Ника здесь не было. Или он находится за пределами слышимости голоса.
Или… Дилан устремил взгляд в сторону темнеющего моря и пурпурного неба, заставляя себя
