— Сиди, сынок. Нечего расхаживать в такую ночь. Тем более тут.
Миха-Лимонад вопросительно взглянул на заправщицу. Но бабка лишь добродушно улыбалась:
— Сами все сделаем, — пояснила она.
Миха решил подчиниться, и не без удовольствия — ему все больше здесь нравилось. Прямо художественная акция актуального искусства: хозяева заправки либо молодцы, либо какие-то совсем уж отмороженные художники, развлекающиеся по полной.
Старушка продолжала улыбаться, выставив перед собой руку с открытой ладонью (И Миха вдруг подумал, что несколько минут назад таким же жестом ему протягивали красно-синие таблетки. Может, его и вправду «вштырило»?), а второй, такой же добродушный, с хитрым прищуром маразматика, уже спешил сюда. Это был хлипкий, но бодрый дед в точно таком же перекошенном зипуне, с жиденькой козлиной бороденкой и соломенными волосами, растущими в разные стороны.
— Скорее, ярило-хуило! — торопила бабка. — Клиент у нас. Сбежавший мальчик.
Миха вначале подумал, что ослышался. Потом, вспомнив про актуальное искусство, подумал: нет, все по плану, в том числе и безумное обращение к напарнику. Двигатель Бумера неожиданно и капризно зачихал, звук показался тревожным, шершавым (автомобилю здесь не нравится — мысль была вздороной, и Миха странно усмехнулся), старушка же строго и успокаивающе постучала по капоту, и двигатель заглох. Миха вздохнул, вынул ключ, протянул его и деньги заправщице. Собирался назвать марку бензина, но старушка опередила:
— Девяносто пятый, до полного, — велела она деду и отправилась снимать заправочный шланг, что- то насвистывая себе под нос.
Миха-Лимонад проследил за ней глазами, а потом рассмеялся, расслабленно откидываясь на спинку кресла — это просто все случайные, ничего не значащие совпадения, универсальный набор из ограниченного числа возможностей, как гадание цыган. А хозяева и вправду молодцы: здорово персонал разыгрывает спектакль, втягивая Миху в какой-то сумасшедший бенефис. За это и не жаль заплатить.
Вернулся соломенный дед, принес чек и деньги, на которые взирал с недоумением, затем, словно сообразив, протянул Михе:
— На! Бл... Это тебе, красавчик. Сдача.
— Спасибо, отец.
— Правильно ты его назвал, — похвалила бабка, потрепав деда за бороденку, а тот довольно замурлыкал.
Миха улыбнулся и посмотрел в сторону — вокруг яркого фонаря, под соломенной крышей, билась одинокая бабочка. Миха пригляделся: действительно, бабочка в апреле.
— Не рано ли она проснулась? — Ни к кому не обращаясь, проговорил Миха.
— Бабочка-капустница все знает! — важно ответила бабка.
— И ты вспомнишь, — веско заявил дед. — Если тебе суждено.
— Ну да, ну да, — кивнул Миха. Шоу продолжалось.
Цены на заправке, невзирая на весь перфоманс, оказались умеренные. И это в нескольких-то километрах от селебритис-бантустана. Миха усмехнулся, и бабка, и дед разулыбались в полные рты. Миха протянул каждому по сто рублей:
— Вы молодцы.
— Ой, милок! — вскинулась старушка, пряча деньги в прорезь зипуна.
— Красавчик, — вставил дед и помахал купюрой как счастливым лотерейным билетом. — Бля... нах.. Ты заплатил!
— Спасибо тебе, — чуть не прослезилась заправщица. — Ты не жадный, я гляжу. — И она провела рукой перед глазами. — Жадность — плохо. Правда. А я
— Жадный отвалил бы по штуке или поболе, — сказал дед, — иль ваще ничего! Сто рублей — сто друзей... Заплатил!
Миха пожал плечами. Дед почесал соломенный затылок (скорее всего, тоже парик) и начал переминаться с ноги на ногу, словно хотел в туалет.
— Иди уж! — бросила ему заправщица.
— А-а? — Дед вопросительно указал на Миху. — Сук...
Старушка кивнула. Наклонилась к Михе и ласково пожелала:
— Счастливого пути тебе на посошок!
Соломенный захихикал, будто это была какая-то урологическая шутка, и Миха с усмешкой различил, что застрявшие у него в бороденке кусочки синевы — это тоже бабочки, крохотные мотыльки, наподобие цветного бисера. А старушка-заправщица вдруг бросила пристальный взгляд поверх Михи, в темноту салона и быстро проговорила:
— Пошла отсюда, мерзость!
Миха в изумлении уставился на заправщицу. Потом его губы растянулись в улыбке, и не оборачиваясь, он указал большим пальцем правой руки на заднее сидение:
— Там никого нет.
И снова прыснул. Шоу несколько подзатягивалось, но ему почему-то совсем не хотелось отсюда уезжать. Через секунду Миха-Лимонад понял, что опять смеется. Вместе с бабкой, а вскоре, повизгивая на высокой ноте, к ним присоединился соломенный дед.
— Слышь, ярило-хуило, — обратилась к нему старушка, — возит за плечами утопленницу, а говорит, никого нет.
При этих словах дед заржал так, что ему пришлось ухватиться руками за живот:
— Да их, блядей, там полно! — вдруг выдал он, давясь смехом. — Всех, кто ездил на нем до красавчика. Ни там — ни здесь.
— Ладно, старый, — успокоила его заправщица. — Лопнешь еще.
— Ни там — ни здесь, сука! — изумленно повторил дед и замолчал, невинно и забавно хлопая глазами. И добавил что-то совсем уж невразумительное. — В нем совсем нет тени, в сбежавшем мальчике. А зверь живет в тени.
— О чем это вы? — поинтересовался Миха, но дед с бабкой снова заржали.
— Ты на
Дед прищурился и поднял указательный палец — в этот момент все Михины подозрения насчет маразматика выглядели более чем убедительно.
— За экраном видел когда, блядун-красавчик? — вопросил соломенный, а Миха-Лимонад отказывался верить собственным ушам. — В телевизоре иль где в кино? За экраном — пусто. А когда нет изнанки, ничего и нет, — дед развел руками. — Все — пиздец! Ни там — ни здесь.
Миха покачал головой:
— Для меня это слишком сложно, — он ухмыльнулся. — Слов много непонятных.
И тогда дед еще выше поднял поясняющий перст, и по закону жанра должна была сверкнуть молния, превращая соломенного в самую экстравагантную версию свирепого пророка, встречающуюся на автобанах вокруг Москвы.
— Слушай, пиздовертыш! — промолвил он. — Глаз видит благодаря человеку, а не человек благодаря глазу. — Дед сделал внушительную паузу, а потом расстроено причмокнул. — Вот на этой хуйне все и держится.
— Что держится? — автоматически переспросил Миха.
Дед развел руки в стороны, словно собираясь танцевать гопака:
— Да, все это
— Иди уже, — осадила соломенного бабка и пояснила Михее: — Парацельсом увлекся в последнее время. Совсем, старый дурак, рехнулся.