сияние начало меркнуть. Теперь и Лже-Дмитрий отчетливо видел бабочек. И кое-что еще: именно в это угасающее сияние, будто впитывая, обогащаясь им, легла сейчас рукоять кувалды.
Измученное лицо Крысолова просветлело. Казалось, его кожа стала очень тонкой, словно светилась изнутри. И Лже-Дмитрий понял, что его защищало, что его берегло, и о какой жертве шла речь.
— Круг? — прошептал Лже-Дмитрий.
— Они сейчас умирают. И они здесь, — сказал ему на это Слизняк.
Никто не увидел, лишь, может, бабочки, сидящие на Михиной ладони, почувствовали, как дверь в комнату, где когда-то был сооружен алтарь с фотографией, дверь, за которой пропал Будда, бесшумно приоткрылась. Сейчас, в эту самую минуту, все печати оказались сорванными.
Лже-Дмитрий покачнулся, захлопал глазами и теперь уже в ужасе обернулся.
Она действительно шла мимо. И не смотрела на него. Но не только потому, что он не справился и больше не принимался в расчет. А прежде всего потому, что позволил
Подчиняясь пугливому импульсу, Лже-Дмитрий быстро взглянул на сферу, будто что-то еще можно было спасти, будто хватаясь за последнюю соломинку. И вдруг увидел, как проступившее в небесной синеве сферы лицо Мадонны начало трескаться, расплываться, сменяясь лицом его отца. Строгим, хмурым, раздосадованным — он не справился, не смог сохранить ускользающее время, бездарно разбазарил все собранное по крупицам и переданное ему. И ни Креста, ни Нобелевской премии, даже психушки теперь не заслужил. И в тематический музей догадок Рафаэля теперь войдут другие, а его ждет лишь бесконечное наказание в унылой темноте детской, опостылевшей темноте чулана, из которого ему так и не удалось убежать.
Лже-Дмитрий охнул, — короткий всхлип оборвал его стон, — и, поскуливая, бросился за
— Я-не-бесполезен, — ноюще кряхтел он. — Ведь я помог найти сбежавшего мальчика! Вот же он... Смотри! Мы сейчас... Мы заберем его! Не бесполезен...
Миха-Лимонад смотрел ему вслед.
И тогда Икс прошептал:
— Только не оборачивайся...
Лже-Дмитрий остановился, когда Мадонна достигла Бумера. Грудой развороченного железа притихший полуавтомобиль-полусобака возвышался совсем рядом, и что-то... Нет, Мадонна не начала исчезать, но будто выцвела, и...
Лже-Дмитрий, все так же поскуливая, уставился на нее.
Он — отыгранный материал. Она больше в нем не нуждалась. Теперь она сама могла спустить с цепи свою Шамхат.
Но дело заключалось не только в этом.
Сломанный китайский зонтик, которых было полным-полно в безвозвратные годы его юности, застегнутая на разные пуговицы аляповатая дырявая кофта, торчащие паклями седые волосы, сбитые на макушке под соломенную шляпку — все это ранило безупречный вкус бывшего антиквара. Так же, как и пугающий шепот, доносящийся из черной дыры беззубого рта:
— Шам-х-ат! — как змеиное шипение. — Шамхат, пробудись! Найди сбежавшего мальчика.
Лже-Дмитрий почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Дело уже было не в оскорбленном эстетическом чувстве, потому что змеиное шипение сменилось леденящим хохотом безумной старухи:
— Сам отдашь! Са-а-ам! Найди, Шамхат!
И перед тем как исчезнуть навсегда, Лже-Дмитрий в ужасе закричал.
— Не оборачивайся, — прошептал Икс, не сумев сдержать нотки ослепительной радости в голосе. — Он здесь! За твоей спиной. Но не оборачивайся.
Миха вздрогнул. Он знал, о чем говорит Икс. И все же еле слышно спросил, — Будда?
— Конечно! — восторженно воскликнул Джонсон. — Мы собрали круг. Но не смотри назад.
— Почему?
Мгновенная пауза. Словно друзья пытаются деликатно объяснить ему...
— Иначе она его увидит, — Джонсон.
— Она сможет увидеть его только твоими глазами!
Вот оно как!.. И тут сжимай — не сжимай зубы... «Потому что в нем совсем нет тени, — вспомнил Миха, а потом мысленно добавил: — И в вас больше нет тени».
Миха-Лимонад крепко ухватил кувалду. Боль в теле странным образом возвращала ему силы, хотя, возможно... так действуют их детские выдумки, так действует круг. Миха смотрел на Маму Мию, ощущая, что кто-то словно зачеркивает четверть века его жизни красным карандашом. Сердце бешено колотилось. Сейчас за его спиной Будда, и он больше никогда не позволит... У них не будет другого шанса, никогда...
Еще один элемент встал на свое место. Пазл почти собран. И все равно Миха испытывал странное ощущение, похожее на дежа вю.
— Наше время заканчивается, — словно подтвердил его мысли Икс. — Найди уязвимое место. Бей точно в цель.
— Куда? — Прошептал Миха.
— Найди. Ты должен понять. Теперь ты сам. Только ты.
Миха-Лимонад смотрел на Маму Мию. Смотрел сквозь свою ладонь. Он видел, что бабочки умирают. Или, возможно, уже умерли. Там, в сфере. В сияющей синеве.
Найди уязвимое место.
Бей точно в цель!
Последний элемент пазла.
Миха-Лимонад смотрел на Маму Мию. Плюша...
Тихий рык зверя, чуть подрагивает верхняя губа, непроницаемый холодный взгляд хищника. Беспощадная сука Шамхат пробудилась, чудовище было готово к броску.
Но Мама Мия медлила.
И тогда Лже-Дмитрий в ужасе закричал.
Мама Мия отчетливо видела круг. Она уже столкнулась с ним на берегу полуденного моря в большую волну: мальчишки, посмевшие встать у нее на пути. Никто из них, кроме сбежавшего мальчика, не знал подлинной силы этого круга. Мама Мия знала. И она — медлила.
Сбежавший мальчик должен принадлежать ей. Войти в ее плоть. Стать ее недостающей частицей. Целостностью. Сила, которой он обладает, способна на многое. Умноженная детскими фантазиями, она могла не только приходить на ее территорию, забирать принадлежащее ей, как тогда, в большую волну... Не только творить круг или сияющую сферу. Проблема была посерьезней — эта сила игнорировала само ее существование. Вовсе не оспаривая ее древнее и могущественное право, она не принадлежала ей. Эта сила не нуждалась в ее всеохватывающем матринстве и могла каждого превратить в сбежавшего мальчика.
Мама Мия видела круг. Она опоздала. Круг затемнял ее хищный и милосердный ум, мешал узреть сбежавшего мальчика. Мама Мия искала хотя бы след его тени. Но круг ослеплял, лишал зрения ее всевидящие глаза, различавшие даже во мраке первобытной Ночи.
