располагать нами в течение двадцати четырех часов
или
быть в нашем распоряжении двадцать четыре часа.
добиться любви госпожи де При
или
заслужить ненависть госпожи де Буффлер.
сделать три удара шпагой
или
получить их.
иметь счастье в игре
или
несчастье в любви.
выйти из общества янсенистов
или
проглотить змею.
обладать любовницами регента Авесной, Жевр и Сабран
или
устроить праздник в подражание тому, что Генрих III устроил ночью в Сен-Клу.
просидеть шесть месяцев в тюрьме
или
получить наследство.
отбить за неделю любовницу у первого дворянина или буржуа, которого он встретит сегодня после полудня,
или
носить четыре дня желтый костюм.
через месяц стать любовником первой девушки, замужней женщины или вдовы, которую он встретит, выходя из кабачка, даже если та будет стара, безобразна и дряхла
или
носить четыре дня парик из кабаньей кожи.
— Так! — воскликнул Морлиер. — Помню, помню! У меня был такой же протокол, но он пропал, когда меня посадили в тюрьму.
— Не к чему мне рассказывать вам, как продолжался ужин, — сказал граф А. — Дождались рассвета, чтобы выйти из-за стола, и условились разойтись не раньше полудня: от этого зависело исполнение двух желаний — барона и графа.
— И это правда.
— Первой была очередь барона. Пять дворян должны были перейти улицу и стать напротив кабачка, трое — разместиться по правую сторону двери, а трое — по левую. Затем должен был выйти барон де Монжуа, повернуть направо или налево — как ему захочется, и двигаться медленно, в сопровождении своих товарищей, которые должны были идти по обеим сторонам улицы, до встречи с первой особой женского пола. В этот ранний час улицы были не особенно многолюдны. Барон дошел до улицы Фоссе, прошел Сен- Жермен, не встретив живой души, и дошел до площади перед Лувром. Там он заколебался и некоторое время стоял неподвижно напротив дворца. Он начал чувствовать некоторое беспокойство, сердце его сжималось, хотя он сам не мог понять, почему. Он посмотрел направо, затем налево — никого не было. Наконец он повернул налево, к бывшему монастырю Сен-Жермен. Проходя мимо паперти, он увидел женщину, закутанную в накидку так, что он не мог разглядеть ее лица. Барон вздрогнул: приключение началось, пора было действовать. Женщина, увидев перед собой двенадцать мужчин, остановившихся и смотрящих на нее, отвернулась в ужасе…
— От этого движения накидка соскользнула, — вставил Морлиер, — и мы увидели самое восхитительное личико, какое только можно вообразить. Все вскрикнули. Она испугалась еще больше. Барон подошел к ней и успокоил ее. Так началось их знакомство. Вы видите, что память у меня хорошая…
— Слуга, подготовленный заранее, — продолжал граф А., — должен был следить за этой женщиной и собрать необходимые сведения. Женщина, успокоенная доброжелательными словами Монжуа, продолжала свой путь к набережной Эколь — она жила на набережной Феррайль. В половине двенадцатого слуга пришел отчитаться в особняк Шароле, куда отправились все эти дворяне. Женщину, которую встретил барон де Монжуа, звали Урсула Рено, муж ее был оружейным мастером. Она каждый день ходила к обедне, чтобы вымолить выздоровление дочери — восьмимесячного ребенка, отданного кормилице в Венсенн. У нее был еще сын, работавший с отцом. Урсуле Рено было тридцать лет, и она слыла самой красивой женщиной во всем квартале; ее прозвали «хорошенькой оружейницей набережной Феррайль».
— Мне кажется, что я до сих пор слышу слова слуги, — сказал Морлиер. — Его звали Сен-Клод, и он служил у графа Шароле. Это был очень умный негодяй, мне хотелось бы найти теперь такого слугу.
— Приближался полдень, — вел дальше рассказ граф А., — и все решили выйти: Шароле предстояло встретить того, у кого он должен был через неделю отбить любовницу.
XXVII. ХОРОШЕНЬКАЯ ОРУЖЕЙНИЦА
— Да! — сказал Морлиер, смеясь. — Дело Шароле я могу рассказать, если хотите, потому что я помню его в мельчайших подробностях. А если я забуду что-нибудь, мне напомнит Бриссо.
— Я согласна! — произнесла Бриссо, кокетничая. — Я была тогда так молода!
— Тебе было восемнадцать лет, моя красавица, а мне двадцать два года. Ах! Как я был любезен, а как ты была хороша! Чудные времена регентства! Какие веселые ужины, воспоминание о которых вызвал граф!
— Вернемся к ужину 30 января 1725 года, — напомнил виконт де Сен-Ле.
— Мы собирались выйти из особняка Шароле, — продолжал Морлиер, — как вдруг раздался звонок. «Господа, — сказал граф де Шароле, — может быть, этот визит избавит нас от прогулки».
Двенадцать часов пробило в ту минуту, когда в ворота въезжал экипаж. «Вернемся в гостиную, господа», — предложил Шароле. «Кого это послал нам случай?» — гадали мы, возвращаясь в гостиную.
Как только мы уселись там; дверь отворилась и слуга доложил: «Мсье де Сент-Фуа».
Услышав имя этого буржуа, мы с трудом удержались от смеха. Он вошел, поклонился и, приблизившись к графу де Шароле с самым любезным видом, протянул ему деньги по векселю, который граф послал ему накануне. Шароле поблагодарил его и дружелюбным тоном, очень удивившим того попросил сесть. «Ну, мсье Сент-Фуа, — сказал Шароле с улыбкой, — вы все еще продолжаете быть покровителем ваших оперных нимф?» Тот отвечал: «Увы, монсеньор! Я делал, что мог, чтобы угодить этим девицам…». «И вам удалось?» «Не знаю… должен ли я…» — сказал смиренно де Сент-Фуа. «Какая же надушенная богиня теперь запрягла вас в свою колесницу?» — спросил Шароле.
Мы все удивились, услышав, что никакая, потому что ответ буржуа не позволял повернуть разговор в смешную сторону.
