Оглянувшись, он увидел, как медленно смыкаются стальные двери камеры. Словно челюсти какого-то ископаемого ящера. Ничего другого не оставалось, как усмехнуться собственной банальности. В чем-то Старик прав – из него в последнее время лезет ужасающий примитив. Глупеет он, видимо. Деградирует. Ну ничего, уже недолго осталось.
Потом он принялся разглядывать камеру. Глядеть, в общем-то, было не на что. Пустой прямоугольник, приблизительно три на четыре метра. Все стальное, гладкое – и стены, и пол, и потолок. И ни единого предмета. Ни тебе постели, ни нар, ни традиционного тюремного унитаза, а то и легендарной параши. Вообще ничего. Первозданная пустота. Впрочем, это и понятно. Камера предназначалась не для проживания. Скорее уж, ее стоило рассматривать как плаху.
Сергей уселся на холодный пол и попробовал расслабиться. Без толку. Мозги сверлила назойливая мысль – какой способ они изберут? Глупость подобных мыслей он понимал. Ничего уже не изменишь, остается лишь верить и терпеть. Он надеялся, что вытерпит. И в то же время сосало под ложечкой. Легко было форсить перед Стариком своей смелостью, но вот сейчас, когда отрезаны все пути, а воображение рисует картинки одна страшнее другой – сейчас все оказалось иначе.
Пришлось собраться с силами и подавить воображение. Временно. Хотя, может, и навсегда – вдруг приговор приведут в исполнение раньше, чем он вновь раскиснет? Скоро ли Благодетели позабавятся?
Вообще-то Ярцевские громилы его разочаровали. Если бы не здешняя техника… Как он их все-таки швырял… Конечно, это было пижонством. Не та история, чтобы спастись посредством рукомашества и дрыгоножества. Но то ли возобладала привычка играть до мата, то ли просто захотелось выплеснуть напряжение.
Сергей вспомнил, как это было. Похоже, Санитары по природной своей тупости так и не смогли понять, что против стиля 'танцующий дракон' бесполезны их могучие бицепсы. Хотя если посмотреть на то, что было, беспристрастно – каким же дураком он тогда оказался! Ярцев стоял рядом и скучающе наблюдал за схваткой. Потом, пробормотав: 'Ну ладно, порезвились и будет', сунул руку в карман пиджака и щелкнул кнопкой переносного пульта. И тут же ноги Сергея отделились от пола, голова вздернулась, а сам он повис на полуметровой высоте, не в силах шевельнуться. Казалось, невидимая исполинская рука схватила его и держит, размышляя, сразу ли убивать, или отложить забаву на опосля. А Ярцев, мягко глядя ему в глаза (оказалось, он умеет смотреть мягко!), спокойно произнес:
– Ну, и зачем было устраивать весь этот цирк? Взрослый же человек, интеллигент, а ведете себя как скверно воспитанный мальчишка.
Вот и поиграл до мата. Типичная двухходовка. Мат в два хода. Первый уже сделан, остался завершающий удар.
Но что интересно, не было страха смерти. Того тяжелого, грызущего страха, что все кончится, мир исчезнет, что настанет последняя тьма, и пустота. Нет, мысли вертелись лишь вокруг способа казни. А смерть? Привык он, что ли, за последние дни, к ее присутствию? Даже хотелось, чтобы все окончилось поскорее. Может ли быть что-то страшнее ожидания, да еще в этой железной коробке?
И жгла досада от того, что ничего уже не изменишь. Что было, то было. Время, к несчастью, необратимо. Основной закон, верный во всех мирах. Даже Благодетелям, с их возможностями – и тем не под силу. А возможности у них и впрямь нечеловеческие. И даже не просто нечеловеческие, а какие-то неестественные. Или противоестественные. Неужели и сейчас, за шаг до гибели, он так и не решится понять, кто же они такие? Пора вытащить из подсознания свои тайные догадки. Те догадки, что страшнее всех здешних свинств и обманов, догадки, которые он гнал беспощадно, топил в глубине. Время от времени они всплывали на поверхность, а он вновь избавлялся от них: нечего забивать себе голову мистикой.
Но сейчас, сидя на стальном полу камеры, Сергей понимал, что без мистики тут не обошлось. И мистика-то была темная, липкая и отвратительная. Он хмыкнул. Ну что, похоже пришла пора расстаться с материализмом. Да и был ли он материалистом? Просто плыл по этой речке, как и все вокруг.
Но философствовать почему-то вдруг расхотелось. Вновь дали себя знать отбитые почки – Ярцевские сотрудники сполна выместили на нем горечь поражения. А сам Ярцев стоял рядом и участливо бормотал:
– Ну, не обижайтесь, Сергей Петрович, не обижайтесь, ребят ведь тоже можно понять, им же обидно…
Сейчас он утешал себя лишь тем, что недолго осталось. Хотя с чего он взял? Может, камера – это еще не конец, будут еще и уговоры, и угрозы… Впрочем, сомнительно. Они же рационалисты. В чем – в чем, а в здравом смысле им не откажешь. Прямо-таки сверхчеловеческая логика. Вот именно, что сверхчеловеческая. Стало быть, и нечеловеческая. Чья же тогда? Впрочем, эта мысль уже была. Видно, все вертится по кругу.
Он встал и прошелся по камере. Болели ноги, подташнивало, а перед глазами плыли дрожащие синие огоньки. Наверное, поднимается температура. Как и той ночью, на Центральном Пульте. Сергей до сих пор не мог понять, что же с ним тогда случилось.
Он сидел в черном кожаном кресле, перед глазами мутно светился дисплей, и нужно было задать объектный пароль: курсор назойливо мигал, ожидая ввода. Все стандартные уловки не дали ничего, и загрузочный модуль оказался нераскрываемым – он был даже блокирован от просмотра. А время текло, в любую минуту могли наведаться Санитары. Может быть, и Костик уже в их лапах?
Нет, с чего бы это? Пока что ничего не случилось, Белый еще не начал действовать. Костик сейчас спокойно спит в палате, во сне вырастая из Временного Помощника в Постоянного. Никто его ни в чем не подозревает, на кой шут он сдался ярцевскому ведомству?
Но Сергей вдруг отчетливо, до боли в глазах увидел, как чьи-то крепкие, поросшие рыжим волосом узловатые руки хватают мальчишку, заламывают локти. Как веселые, розовощекие сотруднички лупят его ботинками под ребра, и те трещат – много ли надо пятнадцатилетнему пацану? А после его вяжут или надевают наручники, матерясь и подгоняя пинками, тащат в гнилые подвалы Санитарной Службы.
От этой картины у Сергея закружилась голова, мышцы сжались, готовые бросить его туда, во тьму, на помощь Костику. Но что он мог? От ощущения собственной слабости его даже затошнило. А потом вдруг заболела голова, да так, что перехватило дыхание. Казалось, кто-то сдавливает виски огромными щипцами, и натужно трещит, раскалываясь, черепная коробка.
Воздух перед глазами задрожал, заплясали в нем какие-то мелкие, переливающиеся всеми цветами радуги пятна. И все громче становился звон в ушах, и жаркое облако обволакивало голову. Мелькнула было мысль: не вовремя как заболел! Но тут же растаяла, потому что уже иное ломилось в мозг. Что-то расплывчатое, непонятное, какая-то странная пустота, но вокруг пустоты почему-то сгущалось сознание. Мутная, склизкая пленка затягивала мир, но сквозь нее постепенно просачивались образы.
Два. Синяя двойка с лебединой шеей на бескрайнем ледяном поле. Четыре. Желтые тигриные глаза, шершавый розовый язык, и снежно-белые, словно отдраенные зубной пастой клыки. Один. Дерево под ветром, готовое то ли рухнуть, то ли, вырвав из промерзшей земли свои корни, улететь в низкое дождливое небо. Девять. Медовый пряник, обернутый в старую газету, что мама принесла из магазина трехлетнему Сережке. Буква 'A' – покосившийся телеграфный столб, обвисшие провода, словно бесконечные змеи. И три семерки – огромный, влажный, залитый желтым утренним солнцем луг.
А все вместе – '2419A777'.
Сергей, затаив дыхание, набрал это на клавиатуре. Пальцы плохо слушались, не хотели гнуться, каждой движение, казалось, тянется тысячу лет. Но сразу после нажатия последней клавиши на экране возникла табличка: 'Объект РС-15. Вход разрешен'. Он очутился на том самом, трижды секретном диске.
Дальнейшее было элементарным. Через две минуты от программы РС-15 не осталось и следа. И сразу же мир вернулся в обычное свое состояние. Голову отпустило, смолк пронзительный звон, растаял жар. Сергей вновь чувствовал свое тело – здоровое, сильное, готовое драться за Костика с кем угодно.
Сейчас Костик, наверное, уже вернулся в Натуральный Мир. Если так, значит, был смысл во всем этом. Да и в предстоящей казни. Только вот по большому счету жизнь все равно прожита зря.
Но почему? Когда же впервые искривилась линия его судьбы? Не запрограммировано же все было… Слишком уж глупо оказалось бы… Значит, имела место ловушка. И когда же та сработала? Наверное, задолго до Старика. Старик и его компания пришли на готовенькое. Как крысы, объедающие труп.
