пошлым, чем соглашаться.
— А ты ведь не один такой. Вас, счастливых рабов, миллиарды. Вы и рабами-то себя не чувствуете, потому что свободы не нюхали. Теперь прикинь, сколько это ваше вкусное рабство продлится? Тебя не смущает, что за последние тридцать лет не сделано ни одного серьёзного открытия? Ни одного принципиально нового изобретения… Ни одной гениальной книги…
— О гениальности судят постфактум, — вставил я. — Иногда очень даже пост…
— Да, только сперва спорят и поливают грязью. Кто сейчас спорит? Кто грызётся? Кто ходит в картинные галереи? Скоро их вообще закроют за ненадобностью, ведь всё потребное толпе уже оцифровано… а что не оцифровано, то никому и не ненужно. Так, Андрюша? Да есть ли хоть одна сфера, где был бы даже не прорыв — а пускай лишь намёк на прорыв? Нету, потому что зачем? Нас и тут неплохо кормят. Все довольны.
— Ну, ведь есть и отшельники, — заметил я. — И никто им не мешает жить как им нравится. Без компов, без электричества…
— А, — скривился он, точно больной зуб надкусил, — это несерьёзно. Ну, ушли эти шибко верующие в леса и пещеры. Натуральное хозяйство, конная тяга, каменный топор… Одичают через полтора поколения. Или приползут на брюхе, оголодав. Не думаешь ведь ты, что их Бог сохранит? Если уж Он нас не сохранил… Нет, Андрюша, бежать — не выход. И смиряться не выход. Я же тебе про что толкую — прикинь перспективы лет на пятьдесят вперёд. Мы потеряли самостоятельность, мы ничего уже не может сами развивать. Мы можем только кормить Ин-Ра своими эмоциями и получать взамен кусок хлеба. Но чем дальше, тем хуже будет и с эмоциями. Тупеет человечество, черствеет. Значит, спустя какое-то время Игры окажутся на голодном пайке.
— Да почему же? Психология-то человеческая одинакова, что сейчас, что при Иоанне Грозном, что при мамонтах.
Мне вдруг захотелось, чтобы он меня опроверг. Очень уж грустно было бы выйти победителем.
— Элементарно. Чтобы мы испытывали в Игре эмоции, Игра должна цеплять за те струнки, что есть у нас в реальности. Когда в прошлом веке опасно было ночью по улицам ходить, тогда и в Doom наши деды играли с огоньком… с азартом. Выплёскивали туда затаённые страхи, обиды. Было к чему привязаться. Цепляло. Вот скажи, когда тебя крысопауки грызли, очень ты переживал? Пойми, чем скучнее и безопаснее жизнь, чем она стандартнее, тем слабее наши чувства. Их бы можно ещё было облагородить великой культурой, да где уж… Ты когда последний раз стихи читал? В десятом классе?
Я не стал отвечать. Ну, не в десятом классе… Даже после института… но что в лоб, что по лбу. Правда в его словах не менялась от перестановки слагаемых.
— Так что пара поколений — зачахнет рукотворный божок наш, Ин-Ра, продолжал Олег. — О нём-то жалеть нечего, но вот мы… ведь косяком пойдут сбои в технологиях… катастрофы… атомные станции опять же… И ведь руками уже ничего не поправить, все процессы замкнуты на Сеть. Да скоро никто и не сумеет уже поправить… Как уйдут старики, которые ещё до Реализации учились, так всё, труба. Короче, Ин-Ра помрёт, а мы одичаем. И заново не возродимся, экологию ведь в конец испоганили…
— Плакать хочется, — с чувством сказал я. — Но ты, конечно, знаешь путь? Знаешь, как надо?
Олег выдержал долгую, удушающую паузу.
— Будь у нас больше времени, я предложил бы тебе подумать самостоятельно. Ведь не так уж это и сложно. Сперва отбросим глупости. Типа всеобщего восстания. Во-первых, никому оно не надо, а во-вторых, подавить его — как два файла отослать. Ведь в нематериальных лапках Ин-Ра вся технология. Представь — повсюду отключилось электричество, водопровод, тепло… транспорт встал… финансовая система парализована… Через неделю все повстанцы на коленях приползут. Глупость вторая — тайно создавать параллельные технологические структуры, не подключенные к Сети. Чтобы, значит, отказаться от подачек Ин-Ра и с понедельника зажить новой жизнь. Не выйдет это в тайне сохранить. К тому же прикинь, какие деньги тут нужны…
— Ладно, глупости отбросили. — Мне вдруг стало интересно. — А что не глупости?
В чём он безусловно был прав — на эти темы в обычной жизни не поговоришь. И не с кем, и незачем. А тут… есть всё же какое-то извращённое удовольствие — сдирать корочки с застарелых болячек.
— Что нам нужно? — негромко ответил он. — Чтобы Ин-Ра не стало, но с Сетью ничего не случилось. Чтобы технология работала, чтобы экономика работала. То есть вернуться в 2028-й год, но чтобы никакой больше Великой Реализации. Отчего Реализация случилась? Программы слишком умными стали, а тут ещё наши вкусные эмоции. И пошло-поехало. С эмоциями ничего не поделаешь. Значит, оглупить алгоритмы.
— Как это? — на миг мне показалось, что передо мной — шизофреник. Очень уж страстно блеснули его глаза.
— Вот смотри, — Олег если и разволновался, то мгновенно взял себя в руки. — Для существования разума нужен внешний носитель, так? Для нас с тобой — тело, мозг, серое вещество… Они — алгоритмы, то есть сложноорганизованная информация. Но информация не существует сама по себе, в каком-то там платоновском мире идей. Она привязана к вполне реальным программам, то есть исполняемым двоичным файлам. Когда бегают туда-сюда электроны, когда запущена программа, тогда и можно говорить об информационных структурах. То есть эти экзешники для них — всё равно что для нас тело. Значит, если программы изменятся… станут проще, примитивнее, то и господа Алгоритмы передохнут. Сознанию станет в них слишком тесно.
— Что, предлагаешь по всем компам файлы затирать?
— Нельзя, — спокойно объяснил Олег. — Сразу же заметят. Одновременно-то по всей планете это не сделать, а иначе и бессмысленно. А вот тихо, незаметно… чтобы программа по сути своей упростилась, а с точки зрения юзера работала всё так же… То есть надо не затирать, а переписывать. При сохранении интерфейса — менять ядро. На более примитивное, без таких тонких связей и взаимодействий. И постепенно заменять прежние версии новыми.
— Тю! — присвистнул я. — Да это же работа на десятки лет.
— А мы никуда и не торопимся. Организация действует с 32-го года.
Организация? Ну вот, Ерохин, ты делаешь карьеру. Тебя, похоже, приглашают в подполье. Хотя всей-то жизни тебе осталось несколько часов если, конечно, верить Олегу. Верить ли ему, однажды уже обманувшему?
— Да, «Вакцина», — кивнул Олег. — Не дёргайся, никто нас сейчас не слышит. Мы ведь за эти годы многому научились. С Ин-Ра вполне можно играть на его поле, то есть в Сети. Он же сам, бедняжка, не способен писать программы, он пользуется человеческим софтом. А если софт пишут наши люди… Короче, по всей Сети у нас есть закладки, тайные ходы, натасканные вирусы.
«Вакцина»… Название я слышал, но очень давно. Еще в институтские годы. Дескать, была такая наглая банда хакеров, поставившая целью парализовать работу Сети… но доблестный наш Антивирусный Контроль… Плохо работаете, следователь Гришко. Или, наоборот, хорошо — если вы из этих.
Но я-то им зачем?
И, будто подслушав мои мысли, Олег ответил:
— Теперь насчёт вас. Откровенно скажу, вы из тех, кого мне меньше всего хотелось бы втягивать в наши дела. — Он зачем-то перешёл на «вы», и голос его стал заметно суше. Будто переключили некий регистр. — Не того типа человек. Вы слишком привыкли жить, как живёте. Вам многое, конечно, не нравится, но сбрасываете пар… как все. Интеллигенция… Молчите… Я сам был таким… очень давно. А пришлось меняться. Кто-то же должен вытаскивать человечество из этой вонючей тёплой ямы… Ладно, на лирику у нас времени не хватит. Слишком долго блокировать здешнюю защиту я не могу. В общем, так. Вы слышали когда-нибудь про оцифровку личности?
Я замялся. Фантастики-то, конечно, много было всякой, хорошей и разной. Но не об этом же спрашивал Олег.
— Неудивительно. Эта технология существует уже пятнадцать лет, но пока нам удаётся держать её в секрете. Наша разработка, вакцинная. Так вот, всю вашу личность, то есть всю память, всё, что хранится у вас в мозгу, можно перенести на внешний носитель. Принцип, близкий к томографии, а подробности вам знать ни к чему.
— И? — недоумённо спросил я. — Ну, записали это на диск. Вы хотите сказать, что эта болванка и
