осложнялось тем обстоятельством, что против церковной реформы Никона восстали не один только члены бывшего кружка ревнителей благочестие, по и многие из приверженцев церкви, вовсе не думавшие о каком-либо отделении от нее, принадлежавшие к ее клиру и даже к высшей церковной иерархии. Если бы протест против реформаторской деятельности Никона исходил только от членов бывшего кружка ревнителей благочестие и их сторонников, то в этом про тесте можно было бы видеть одни личные счеты таких людей, которые ранее были очень близки к Никону, возлагали на него, как патриарха, свои честолюбивые и эго истинные расчеты, но которые решительно обманулись в нем и потому возненавидели его. В виду этого, протестам против никоновской реформы со стороны Неронова, Аввакума, Лазаря и других подобных лиц, можно было бы, пожалуй, и не придавать особенно важного значения, как протесту тенденциозному, подсказанному только личными сторонними самому делу мотивами. Но совсем другое впечатление получалось, когда против реформы Никона стали высказываться уже не Неронов, Аввакум и подобные им, но сами русские архиереи, когда к новоисправленным книгам отрицательно отнеслось большинство белого и черного духовенства, когда даже сами ученые греки, бывшее тогда в Москве, признали Никона церковным новатором, разорителем старых священных церковных обычаев.
Иэвестный старообрядческий деятель и писатель Денисов, в своем известном сочинении «Виноград Российский» заявляет, что под соборным определением о книжных исправлениях некоторые архиереи подписались только из страха и после раскаялись в этом. «Макарий митрополит новгородский, говорит Денисов, тако скорбяше, тако сетоваше о оных повинах, яко и рукополагающихся священники укрепляше, еже новинне приимати: аще аз и подписахся, рече, трепетом мучений объятый, но вы крепко держитеся древлецерковнаго благочестия. И не инако сам служаше н благословляше, но яко исперва прият, яко от млада научися. Сице и во всем граде, при оного бытности, не бе гонения, ниже нужды, но вси по первому обычаю совершаша службы. Аще от Никона многажды оный архиерей зазираем и досаждаем бе, некогдаже и во узах терпяше, обаче аще и не явно за страх, но в тай древнее похваляше благочостие. Тако и Маркел архиепископ вологодский подписався на соборе оном страха ради Никонова, но послежде раскаявся, вельми тужаше и зело печаловася о сем, и в своем граде никаковой нужды, ниже гоненея, ни насилия никакова о древлецерковном благочестии людем содела. Тако и Александр епископ вятский, аще на соборе страхом преклонен, подписался, но последи и плакаше и рыдаше о сем, новин весьма венавидяше. Свидетельствует о сем яственно того послание жалобное ко государю царю, поданное на Никона во 171 годе, в нем же Никоновы прегорчайшия плоды, огорчившия русскую землю, изрядно объявляет».
Это заявление Денисова, что некоторые архиереи не сочувствовали церковной реформаторской деятельности Никона, — подтверждается прямыми современными свидетельствами. Уже по вопросу о поклонам против Никона открыто выступил коломенский епископ Павел. Суровая расправа Никона с Павлом подавила на время оппозицию Никону среди архиереев, но не уничтожила ее окончательно и пострадавшего от Никона, своего собрата — Павла архиереи называют потом «божественным страдальцем». Некоторые из иерархов, присутствовавших на соборе 1655 года, хотя и неоткрыто, однако говорили, по свидетельству Павла Алепского, по поводу заявления Никона о необходимости согласовать русские церковные книги, чины и обряды с тогдашними греческими: «мы не переменим своих книг и обрядов, кои мы приняли издревле. Однако, замечает Алепский, они не смеют говорить открыто, ибо гнев патриарха неукротим». Когда потом Никон в Успенском соборе на виду у всех переменил русский клобук на греческий, то, по свидетельству того же Павла Алепского, присутствовавшие при этом в соборе епископы, игумены, священники и народ подняли ропот и говорили: «смотрите, как он переменяет одеяние архиереев, которое они приняли по внушению Святого Духа с того времени, как мы сделались христианами чрез святого Петра. Как земля не поколеблется под ним! ибо, одеваясь доселе по-московски, он сделался греком».
Оставление Никоном патриаршей кафедры развязало руки недовольным иерархам и они теперь открыто выступили и лично против Никона и против его церковной реформы. Из них своим открытым протестом особенно выдается вятский епископ Александр. Правда, Александр присутствовал на соборах 1656 года, бывших в апреле, мае и октябре, и подписался под определениями этих соборов, одобривших Скрижаль, новоисправленный требник, наложивший проклятие на двоеперстников, на Неронова и его единомышленников. Но это обстоятельство не помешало потом Александру открыто выступить против того самого новоисправленного требника, который он сам одобрил к печатанию на соборе 1656 года, одобрил, очевидно, только из страха пред грозным Никоном, из боязни испытать за несогласие с патриархом участь епископа Павла коломенского.
Епископ Александр написал направленное против Никоновских книжных исправлений особое исследование, которое он потом намерен был представить на рассмотрение и решение отцов собора 1666 года. В предисловии к своему изысканию епископ Александр обращается к отцам собора с следующею речью: «Велицыи отцы и братия, преосвященнии митрополити, архиепископи и епископи! Меньший брат ваш, смиренный Александр епископ вятский, молю святительство ваше и всего священного собора архимандритов и игуменов, священНикон и иноков, протопопов, иереов и дьяконов, разрешите, молю боголюбие ваше, в сомнительных о книге потребнике новом моя вопрошения, и дадите на писанной моя вопросы, яко пастыри Христова стада, писанной ответы от дарованной вам благодати, не скрывающе ничтоже, но многотрудне о мире святой, соборной и аиостольския церкве полезное имуще и не смирение мое точию, но и весь православный россейский народ пользующе. Много бо она книга в речах перебита, и чины и написания несходны, и ум имущим, пачеже простейшим, смущению внновна: с прежними бо нашими книгами в царствующем граде Москве тиснением печатным изданными, отнюдь не согласна и превратов исполнена, киево же печерского потребника чинми мало сходна, и с теми в речах перебита и согласия мало имать. И сих ради мнози правовернии, пачеже и христолюбивии, смущаюшеся зазирают нам —архиереом, якоже не брегущим Христова стада. Пачеже во страх приведе мя вселенней проповедник Иоанн, ясно зовый, глоголя: возлюбленнии, да не презираем соблазняющихся, да не пресечение сотворим благовестию Христову и погубим спасение наше... Сих ради вонмите, молю, не свой бо разум составити ищу, но полезное церкви и верным людям, смотряя в сомнительных, разрешения прошу в Божию воистину славу, и вам самим на вечную похвалу: тщащимисямноготрудне взыскати полезеное церкви и верных Христовых людей от соблазна пременяюще и во едино мудрование совокупляюще, не нужею, во волею и по Бозе; многими бо времяны утвержденной обычаи небезбедно поколебати первое убо блазненное опорочитн и потом благим советом соборне исправити; дерзостию бо творимое нетвердо, ноблазненно воистину и смущению виновно, советомже исправленное — пользует, и верно трудившиеся похвалу приобретают в роде и род и милости Бога сподобляются, аминь». После этой вступительной речи епископом Александром предлагается на решение собора сначала 20 вопросов, а потом еще 22.
В первых 20 вопросах исправленный при Никоне требник сличается с киевским требником Петра Могилы, реже с прежними московскимипечатными изданиями и еще реже с рукописями. При этом сличении указываются разности и несогласия никоновского требника с требником Могилы, причем замечается обыкновенно, что в новом требнике, сравнительно с киевским, «в речах перебито и превраты исполнена», причем епископ спрашивает: «возвести, молю, который в них премудрее Петр ли Могила, или Никоне» Или, например, Александр замечает: «а иных речей (в новоисправленном требнике) против прежних наших нет, а иной писаны странно». Встречаются и такие замечания по поводу положенных в новонсправленном требнике новых монашеских имен, не употреблявшихся доселе у вас и у греков, говорится: «взыскати лепо, и аще они (имена) не обретаются в греческих и в киевском потребнике, и у нас в великой России, то где обрести возможно: яве в римском костеле у латинника папы, и у жидов, а иные у еллин; но сих подражати нам верным не буди, да не радость тем будет, верным же плач. Но и у жидов дерзость таковая не бывала, еже звати человеки Херувим и Серафим, кто бо сицевая от верных слышав, паче же видев, не соблазнится и окаянна дерзости исполненного нарицати не будет». Или, например, у него встречается такое замечание: в чинепогребения говорится, что иерей «наливает верху мощей елей от капдилы, или сыплют пепел от каидилницы и тако покрывают гроб, — и посему их мудрованию ушто едину силу имут елей от кандилы и пепел от каидилнице И мпози облазнившеся в правду, ум иступивших нарицают сице мудрствующих и глоголющихся быти мудри обюродевших, и сице облазнившихся презрети ли подобаете» Или, например,
