повизгивали, качаясь на ветру. Сквозь косые струи дождя виднелись качающиеся оранжевые кружки осветительных ракет, силуэты палаток, двое морпехов в касках в окопе слева от меня и мокро поблёскивавшие стволы восьмидюймовок по ту сторону дороги. Орудия продолжали стрелять по своим далёким целям, как будто бы такая мелочь как перестрелка всего в сотне ярдов отсюда их вовсе не касалась.
Я решил, что это очередная пробная вылазка. Прошлой ночью, 22 июня, вьетконговцы предприняли попытку просочиться через рубежи штабной роты. На этот раз они, похоже, пытались нащупать слабые места в линии обороны Первого Третьего[62]. Но это было всего лишь предположение — я не представлял, что там происходит на самом деле. Ракеты попадали на землю, пошипели несколько секунд и погасли. Полковой главный сержант шлёпал по грязи, одетый лишь в зелёные трусы, с пистолетом-пулемётом «Томпсон» в руке. Я подозвал его. Здоровенный, грузный, он с плеском спрыгнул в мой окоп.
— Господи-в-бога-душу-мать, — проревел он, даже не думая понижать голос. — Вы не сказали, что у вас тут целый бассейн, лейтенант.
— Не обращай внимания. Что за херня там?
— Да не знаю ни черта. Похоже, пара пацанов палят по кустам с испугу.
Догорающий трассер проплыл над головой, сияя как искра от костра. Снова взлетели осветительные ракеты. Мы уставились на тускло освещённый ими пейзаж, но не заметили ничего даже отдалённо похожего на вьетконговцев.
— Так я и думал, — сказал ПГС[63]. — Ничего там нету, кусты одни, мать их так. А ты сиди тут, по задницу в грязи. Позорно, на фиг.
Стрельба прекратилась. Мы просидели ещё час, промокшие, подрагивая от холода, затем боевую готовность отменили.
Главный сержант был неправ: морпехи стреляли вовсе не по кустам. Вскоре после подъёма на КП принесли двух убитых вьетконговцев. Их привязали к бамбуковым шестам как добычу на охоте, и чёрные волосы, слипшиеся от крови, свисали длинными коп. Они были в тёмно-синей униформе, что говорило об их принадлежности к регулярным частям главных сил. Не отвязывая рук и ног от шестов, трупы зашвырнули в грузовик и увезли. Я зашёл в палатку полковника и прибавил два к числу в колонке «Убитых вьетконговцев» на табло.
Следующие семь ночей были очень похожи на эту. Были пробные атаки на штабной периметр или на позиции батальонов, пара бессистемных миномётных налётов на вынесенные посты, несколько попыток проникнуть через линии обороны аэродрома, где сейчас сидел 1-й батальон 9-го полка. Со всеми этими тревогами спать нам приходилось мало.
Немного позднее на той же неделе Харриссон рассказал мне, что двое вьетконговцев, убитых двадцать третьего числа, были из патруля противника силой в пять-шесть человек. Судя по всему, они проводили разведку рубежей 1-го батальона, и совершили ошибку, подойдя чересчур близко; пулемётчик расстрелял их в упор. Здорово, конечно, сказал Харриссон — здорово то, что пулемётчик оказался таким хладнокровным и метким, однако повышение активности вьетконговцев свидетельствует о том, что донесения о готовящемся нападении противника на аэродром — не просто слухи. Одновременно с этим, сказал он, вьетконговцы сосредоточивают силы в провинции Куангнгай к югу от Дананга, явно с целью захвата столицы провинции. И, наконец, две дивизии Северовьетнамской Армии действуют сейчас на юге, одна в Центральном горном районе, а другая — где-то в I корпусе.
— Вот увидишь, Чарли в скором времени попробует что-нибудь предпринять.
Харриссон поглядел на наш раскинувшийся палаточный лагерь — все сооружения прямо на земле, никакой маскировки, всё выстроено ровными рядами, а между лагерем и вьетконговцами — ничего, кроме одного ряда ржавой проволочной спирали. Харриссон засмеялся. «Бог ты мой, Фил, даже французы окапывались».
Несколько дней спустя поймали двух вьетконговцев, которые среди бела дня вели разведку участка линии обороны полка. На следующий день патруль из разведбатальона засёк, что к аэродрому подтягивается батарея 82-мм миномётов противника. Этот патруль, который был слишком далеко от вьетконговцев и не мог их атаковать, запросил артналёт, но им отказали, потому что другой морпеховский патруль потерялся в том же районе, и никому не хотелось случайно попасть по своим. Командир патруля разведчиков передал координаты миномётов и высказал предположение, что их несут туда, откуда можно будет обстрелять аэродром. Этот доклад в установленном порядке приняли к сведению и похоронили в ящике для бумаг. Двадцать восьмого числа был обстрелян районный штаб АРВ неподалёку от нас, кроме того, вьетконговцы обстреляли минами отдельный участок на линии обороны первого третьего, убив и ранив несколько морских пехотинцев.
Не надо было быть Клаузевицем, чтобы прийти к выводу, что все это происходило не просто так: противник действительно планировал напасть на аэродром, оборона которого по-прежнему оставалась нашей главной задачей. Но в штабе полка не собирались поддаваться панике и предпринимать поспешные действия. На той неделе мы не занимались лихорадочным анализом последовательность действий Вьетконга, не разрабатывали планов контратакующих действий, не совершенствовали уже существующие оборонительные сооружения — не делали ничего из того, чем, по идее, должен заниматься военный штаб. Мы, как хладнокровные профессионалы, занимались тем, чем обычно занимаются штабные офицеры — ничем. Ну, не так чтобы совсем ничем. В свободное от службы время мы играли в волейбол, а из-за того, что работы не хватало на то, чтобы занять ею хотя бы половину из двадцати с лишним штабных офицеров, большая часть нашего времени оставалась свободным. Кроме волейбола, мы много читали — я на той неделе дочитал «Приключения Оги Марч» — или занимались чем угодно, кому что было по душе. Майор Бурин, офицер по связи, тренировался в исполнении команд для кадрили под записи визгливой скрипки, которые он проигрывал на своём портативном магнитофоне. По всему лагерю было слышно, как он гнусаво, по-канзасски, распевает: «Аллеманда налево, левой ручкой… поменялись партнёрами, до-си-до, кавалеры в центр, образуем «техасскую звезду»». Офицер по гражданским делам, Тим Шварц (не тот Шварц, которого я сменил), изобрёл новаторский подход к стихосложению: он выписывал из словаря самые что ни на есть непонятные слова, а потом соединял их в том порядке, в котором нашёл. Он очень гордился своими непостижимыми стихами и спросил меня однажды, где их можно опубликовать. Я предложил ему обратиться в «Кеньон ревью».
Когда в штабных секциях всё же приступали к работе, то все усилия сосредотачивались на ежедневной мелочёвке и составлении шаблонных отчётов. В S-1 составляли обычные доклады о численности личного состава и потерях. В S-2 — разведке — составляли отчёты о боевых порядках противника и отписывали донесения о последних действиях противника. В этих донесениях была некоторая историческая ценность, но с точки зрения разведки пользы от них было мало, потому что главная задача S-2 состояла не в том, чтобы заносить в летописи действия вьетконговцев, а предсказывать, что они собираются делать. В оперативной секции, S-3, занимались тем, что заносили в журнал отчёты об обстановке, составляли планы операций, по которым батальоны практически неизменно направлялись в те районы, где противника не было, и вели ежедневные подсчёты количества патрулей от боевых рот. В S-4 вели учёт продуктов и боеприпасов.
Из главного штаба дивизии поступило несколько указаний, обращавших наше внимание на следующие чрезвычайно важные вопросы:
1) Морские пехотинцы с неуставными именными нашивками, изготовленными из ткани и пришитыми над левыми карманами, обязаны их снять. Отныне фамилии следует отпечатывать на обмундировании печатными буквами высотой в половину (1/2) дюйма.
2) Генерал не намерен мириться с практикой обнажения до пояса при нахождении на работах, в патрулях и т. п. Вне помещений весь личный состав должен носить рубашки и/или футболки.
3) Подписка на «Марин кор газетт» падает. Офицеров, ещё не сделавших это, просили подписаться.
Так и работали штабы, не выходя за пределы предписаний, что означало попросту «ничего не делали», только другими словами. На угрозу со стороны противника они отвечали тем, что её игнорировали, и 1 июля вьетконговцы атаковали аэродром.
Было около двух часов ночи, и я как раз сменялся с дежурства в палатке оперативной секции, когда
