Так точно, прямо сейчас. Роделла и Санчез лежали уже без сознания. Санитары и несколько морпехов обмахивали их. Док Кайзер бросил на меня умоляющий взгляд.
— Спокойно, док, — сказал я. — Птички будут, но сперва этим козлам в их загадочном дворце надо бумаги оформить. Биттнер! Сержант Биттнер, тащи жетоны тех, кого надо эвакуировать, живей давай.
— Есть, сэр, — ответил Биттнер, один из ходячих раненых, с зелёной временной перевязкой на голове. Один из ходячих раненых. Все мы были ходячими ранеными.
Биттнер вручил мне жетоны. Я ободрал зелёную защитную ленту, который их обматывали, чтоб они не бренчали, и передал капитану Нилу необходимые данные. Тут рация замолкла. Джоунз сменил аккумуляторы и начал зачитывать длинную последовательность цифр для проверки связи: «Десять, девять, восемь, семь…» Я снова услышал голос Нила. Есть ли у меня тяжелораненые? Чёрт возьми, конечно есть, а с чего ради, по-вашему, я медэвак прошу?
— Чарли-2, — сказал Нил, — вы явно плохо следили за своими людьми. Они явно стояли страшно скученно, раз от одной мины девять раненых.
— Чарли-6, — ответил я, с хрипотцой в голосе от ярости. — Птичек давай, срочно. Если хоть один из этих пацанов умрёт из-за этой пустопорожней херни, я вам там такое устрою! Птичек давай!
Наступило продолжительное молчание. Наконец сообщили: «Птички вылетели».
Вертолёты, спикировав с хмурого неба, сели в клубах зелёного дыма от дымовой гранаты, которой я обозначил посадочную площадку. Старшие медицинских команд вытолкнули через двери носилки. Мы уложили на них раненых и, подняв, затолкнули носилки в «Хьюи», всё это под дождём. Вертолёт взлетел, и, глядя на то, как раненые улетают всё выше и дальше от этого жалкого клочка джунглей, мы им почти завидовали.
Перед самым выходом взвода в путь один из бойцов обнаружил в траве неподалёку от деревни обрезок проводной линии подрыва. Засада вполне могла располагаться в деревне: вьетконговцам надо было всего лишь нажать кнопку и слиться с гражданскими лицами (если в той деревне вообще были гражданские лица). Или укрыться в одном из тоннелей под домами. Ладно, подумал я, сами напросились. Вы перемирие не соблюдаете — мы тоже не будем. Я отдал приказ расчётам реактивных гранатомётов выпустить по деревне гранаты с белым фосфором. Выпустили четыре. Гранаты, сверкнув оранжевым, разорвались облаками чисто белого цвета, куски пылающего фосфора, описывая дуги, взметнулись над деревьями. Пламя охватило около половины деревни. Я слышал, как кричат люди, увидел несколько силуэтов людей, бегущих сквозь белый дым. Желания мстить я не ощущал, равно как не ощущал ни угрызений совести, ни сожаления о своих поступках. Я даже злости не испытывал. Слыша крики и глядя на людей, выбегающих из своих домов, я не испытывал абсолютно ничего.
Глава семнадцатая
…Говорю вам как солдат, -
…
Начав бомбардировку вновь, не кончу,
Пока полуразрушенный Гарфлёр
Не будет погребён под грудой пепла.
Замкнутся миросердия врата;
Свирепый воин, грубый, жёсткий сердцем,
С душою необузданнее ада,
Рукой кровавой скосит, как траву,
Прекрасных ваших дев, детей цветущих.
После того патруля прошло одиннадцать дней. Грили, Роделла и Санчез лежали в госпитале на излечении? Грили с Роделлой дожидались отправки из Вьетнама, а Санчез — возвращения в строй вслед за Вером и Алленом; Вер ещё не избавился от хромоты, но его выписали, похлопав на прощанье по спине с бодрым напутствием: «отправляйся снова туда и разберись там с ними, тигр». А тем временем в батальоне шли нервные сборы в ожидании вылета на операцию против северовьетнамского полка.
На площадке сбора в базовом лагере роты «С» бойцы расселись на рюкзаках или, не находя себе покоя, стояли небольшими группами. Выстрелила стопятка с соседней батареи, снаряд улетел с затихающим свистом и разорвался на какой-то далёкой высоте. Больше ничего не нарушало тишины. В черноте безлунной ночи тихо звучали голоса и мерцали сигареты, которыми затягивались украдкой, спрятав огонёк в ладонях. Мы с Макклоем стояли прислонясь к джипу, не различая отдельных морпехов, виднелись лишь тёмное скопление людей и круглые силуэты касок. Позади нас на дороге стояла колонна грузовиков с выключенными двигателями. Трёхосники стояли один за другим, из темноты проступали лишь их прямоугольные силуэты, и они напоминали вереницу грузовых железнодорожных вагонов. Иногда где-то далеко от нас взлетала осветительная ракета, высвечивая истомлённые ожиданием лица с искажёнными чертами, плотно набитые рюкзаки с прикреплёнными к ним свёрнутыми одеялами, оливково-коричневатые кабины грузовиков, уставленные в небо стволы гаубиц, прислонённую к рюкзаку винтовку, чей полированный приклад блестел до тех пор, пока ракета не гасла, и всё заново не погружалось во тьму.
Было 5 января, мы уже третью ночь подряд ждали начала операции «Лонг лэнс». Наш батальон должен был атаковать противника, высадившись ночью с вертолётов в точке, расположенной милях в двадцати пяти к юго-западу от Дананга, в долине Вугиа, по названию протекавшей по ней реки. Предполагалось, что полк СВА при поддержке местного вьетконговского батальона использовал данный район в качестве базы для нападений на Дананг. В ходе инструктажа до младших офицеров было доведено, что данная операция будет вторым случаем наступления с ночной высадкой с вертолётов в истории. Возможно, это было сделано с целью нас приободрить, но причина, по которой наступление должно было начаться ночью, никак не радовала: прошла информация о том, что в северовьетнамском полку была батарея 37-мм зениток — таких же, какие применялись на Севере для борьбы с нашими истребителями- бомбардировщиками. В дневное время вертолёты были бы против них беззащитны. Как сказал один из моих стрелков, «если есть у них 37-миллиметровые, посшибают нас как уток в день открытия сезона охоты».
Подготовка к операции «Лонг лэнс» велась тщательно, поскольку наступление ночью является чрезвычайно непростым манёвром. Кроме того, мы должны были отправиться в район, в котором ни американские, ни южновьетнамские части ранее никогда не бывали, а разведка, как обычно, не могла с определённостью доложить, сколько подразделений противника находится в долине. Разведка не была даже уверена в том, что они вообще там есть. Там мог находиться полк СВА, с другой стороны, его могло там и не быть. В полку могли иметься зенитки, с другой стороны, их могло там и не быть. Вот одна из причин, по которым та война была столь серьёзным испытанием для нервов: постоянная и полная неопределённость. Что при патрулировании силами отделения, что при наступлении силами до батальона, мы никогда не знали, с чем нам придётся столкнуться. Мы жили в постоянном напряжении, чувствуя, что в любой момент может произойти всё что угодно.
Офицеры отпраздновали Новый год, переходя с одного инструктажа на другой. Мы провели следующие два дня, инструктируя и натаскивая своих бойцов, проверяя и перепроверяя их оснащение, и заново их инструктируя и натаскивая, до тех пор, пока все, до последнего рядового, не уяснили в точности, что им делать. Так же, как и другие две роты, которые должны были участвовать в том наступлении, рота «С» испытывала существенный некомплект личного состава; но после того, как писаря и повара были переведены в стрелки, больные возвращены в строй, а для попадания в лазарет стало требоваться заболеть по меньшей мере раком в последней стадии, мы смогли наскрести порядка 140 бойцов. Солидное число, хотя до обычной численности личного состава роты морской пехоты во время ведения боевых действий всё равно не доставало семидесяти человек.
Наступление было запланировано на ночь с 3 на 4 января. Все напряжённо ожидали его начала.
