Политическая биография Сталина

достойно сыграл роль вождя революции наряду с Лениным.

Остановимся на некоторых наиболее существенных моментах периода его деятельности между двумя революциями.

Само собой понятно, что самым ключевым был вопрос об отношении к установившейся (точнее сказать, к устанавливавшейся) в стране новой власти. От ответа на него зависела и позиция по другим кардинальным проблемам, стоявшим перед страной. Обобщенно говоря, в партии большевиков в целом, как и среди отдельных ее членов, в тот период отсутствовала какая-то единая общая точка зрения. Как и бывает в таких случаях, сформировались три крыла — левое, правое и центристы. Левое крыло, следуя старой большевистской линии, выступало против всякой поддержки Временного правительства, рассматривая его в качестве выразителя интересов буржуазии. Правое крыло придерживалось той точки зрения, что Россия переживает период буржуазно-демократической революции, поэтому, сообразуясь с самим характером момента, необходимо оказывать поддержку новым властям. Разумеется, речь шла не о безоговорочной и безусловной поддержке. Но тем не менее курс на определенное сотрудничество с Временным правительством приверженцы этой позиции обозначали достаточно ясно. Третье крыло занимало промежуточную позицию между двумя другими, по ряду вопросов солидаризируясь с левыми, по некоторым другим вопросам — с правыми. Сталин, равно как и Каменев, оказались в лагере центристов. Самой логикой развития событий было предопределено неизбежное противостояние этих трех направлений в большевистской партии вскоре после победы в феврале. До возвращения Ленина из эмиграции принципиальные установки партии в коренных вопросах ситуации оказались как бы в подвешенном состоянии.

Приезд Каменева, Сталина и Муранова (а оба последних являлись членами ЦК) в Петроград существенно повлиял на расстановку сил в партийном руководстве. Наличный состав Русского бюро ЦК как по численности, так и по персональному составу, явно не отвечал масштабам и сложности стоявших перед партией задач. Вначале Русское бюро заняло двойственную позицию по вопросу о включении Сталина в свой состав. 12 марта на заседании Бюро обсуждался вопрос о «новых лицах», намеченных к включению в Бюро (несколькими днями раньше оно уже дважды пополнялось новыми членами). По кандидатуре Сталина было принято довольно двусмысленное решение: «Относительно Сталина было доложено, что он состоял агентом ЦК в 1912 г. и потому являлся бы желательным в составе Бюро ЦК, но ввиду некоторых личных черт, присущих ему, Бюро ЦК высказалось в том смысле, чтобы пригласить его с совещательным голосом»[559].

Какие имелись в виду личные черты, осталось неизвестным[560]. Недоумение вызывает и то, что члены Русского бюро называют Сталина всего лишь агентом ЦК, хотя он в то время уже был членом ЦК. Данное обстоятельство, видимо, отражает общую сумятицу и неразбериху, царившую тогда в российском руководстве партии. Другими причинами этого не объяснишь. Однако первоначальное довольно туманное и противоречивое решение буквально через пару дней фактически было дезавуировано: 15 марта Сталина ввели не только в состав Бюро, но и Президиума Бюро. Остается только гадать, как за несколько дней произошли волшебные метаморфозы с «присущими ему личными чертами», что он уже оказался вполне пригодным даже в составе Президиума Русского бюро ЦК. В литературе о Сталине этот пикантный момент получил одностороннее и однозначно негативное толкование: вот, мол, уже тогда личные качества Сталина вызывали отторжение со стороны партийных работников, соприкасавшихся с ним.

Я не склонен придавать данному эпизоду незаслуженно серьезного внимания. В конце концов в большевистской верхушке также существовали склоки и соперничество, взаимные симпатии и антипатии. И они, разумеется, сказывались не только на сугубо личных отношениях. По крайней мере, тот факт, что выжидательная позиция в отношении включения Сталина в состав руководящего органа партии в тот период, была сразу же пересмотрена, говорит сам за себя. Этим я, конечно, не хочу каким-то образом ставить под сомнение наличие у Сталина отрицательных черт характера, которые порождали антипатию к нему со стороны отдельных партийных деятелей того периода. Вообще говоря, данный эпизод его политической карьеры в период так называемой борьбы с культом личности изображался в качестве чуть ли не обвинительного вердикта в его адрес со стороны партии в целом. Соответственно формулировались и отвечающие такой посылке исторические ретроспективы.

Объективная же оценка этого эпизода не дает серьезных оснований для каких-то далеко идущих выводов и умозаключений политического характера. Отрицательные личные черты и свойства Сталина будут неизменным аргументом его политических противников в борьбе в против него. Эти отрицательные черты и свойства его личности, подобно тени, всегда сопровождали всю его политическую судьбу. Сам же Сталин (и об этом более подробно будет идти речь в дальнейшем) признавал за собой грехи по части характера. Но изобрел и противоядие против таких обвинений (оно казалось ему вполне убедительным): мол, это — всего лишь недостатки чисто личного свойства, не имеющие никакого отношения к политической линии и позиции. Насколько состоятельна такая точка зрения, пусть судит сам читатель. Я стою на том, что личные качества и черты человека, особенно, если он находится на вершине власти, а тем более обладает властью, соразмерной с диктаторской, неизбежно, в силу природы вещей, будут так или иначе сказываться и на его политике. В конечном счете нельзя забывать, что политический деятель — это прежде всего личность, и особенности его характера бросают свой неизгладимый отпечаток на его политику.

Одновременно с введением Сталина в состав Русского бюро он вошел и в состав редколлегии «Правды». 15 марта в ней появилось сообщение о радикальных изменениях в персональном составе редакционной коллегии. Сталин вместе с Каменевым и Мурановым фактически отстранили Русское бюро от руководства газетой и взяли его свои руки. В известном смысле можно говорить о том, что они придали газете совершенно новое политическое лицо. Это сказалось прежде всего на позиции по наиболее злободневным проблемам, волновавшим не только партийных функционеров, но и рядовых членов партии. В газетных публикациях начали явственно проглядывать признаки некоего нового подхода к вопросам об отношении к Временному правительству, по вопросам войны и мира и по ряду других. Биографическая литература о Сталине в целом однозначно расценивает изменения в составе руководства газетой и проведение ею новой линии в качестве своеобразного «редакционного переворота», произведенного прибывшей из сибирской ссылки тройкой.

Вот как писал об этом в своих мемуарах, изданных в 1925 году, А. Шляпников, бывший одним из руководителей Русского бюро ЦК: «Тт. Каменев, Сталин и Муранов решили овладеть «Правдой» и повести ее на «свой» лад… Редактирование очередного, 9-го номера «Правды» от 15 марта, на основании этих формальных прав, они взяли полностью в свои руки, подавив своим большинством и формальными прерогативами представителя Бюро ЦК т. В. Молотова». Как вспоминал далее Шляпников, «когда этот номер «Правды» был получен на заводах, там он вызвал полное недоумение среди членов нашей партии и сочувствовавших нам, и язвительное удовольствие у наших противников. В Петербургский комитет, в Бюро ЦК и в редакцию «Правды» поступали запросы, — в чем дело, почему наша газета отказалась от большевистской линии и стала на путь оборонческой? Но Петербургский комитет, как и вся организация, был застигнут этим переворотом врасплох и по этому случаю глубоко возмущался и винил Бюро ЦК. Негодование в районах было огромное, а когда пролетарии узнали, что «Правда» была захвачена приехавшими из Сибири тремя бывшими руководителями «Правды», то потребовали исключения их из партии»[561]

По прошествии столь длительного времени данный эпизод в политической биографии Сталина выглядит чуть ли не как микроскопическое пятнышко, едва различимое на фоне времени и задвинутое за рамки исторических событий в силу своей малозначительности. Оно как бы скрылось за подлинно грандиозным горизонтом реально весомых исторических сдвигов, потрясавших в тот период не только Россию, но и саму большевистскую партию. Вместе с тем, нельзя преуменьшать значения данного эпизода в широком историческом контексте: он приоткрывает завесу и позволяет лучше судить о методах политической борьбы Сталина. Последний отнюдь не испытывал особого пиетета перед всякого рода формальностями, коль речь шла о серьезных политических проблемах. Целеустремленность и здесь проглядывает как одна из самых характерных черт, присущих стилю его политической философии. Именно эта устремленность сделала возможным то, что, как пишет его биограф И. Дойчер, «он в течение трех недель, до возвращения Ленина из Швейцарии 3 апреля, осуществлял фактическое руководство партией»[562].