видимо, он строил и линию своего политического поведения, свою политическую стратегию.
Но прежде чем непосредственно рассмотреть поставленный вопрос, позволю себе сделать несколько попутных замечаний, имеющих прямое касательство к теме нашего разговора. Задним числом, конечно, легко выносить безапелляционные и безошибочные исторические вердикты. Однако таковые вообще неприложимы к оценке как исторических событий, так и отдельных исторических фигур. В полной мере это относится и к оценке всей деятельности Сталина в период между двумя революциями, как и к оценке его позиции по кардинальным проблемам того периода.
Здесь уместно отметить, что в обстановке развернувшейся после смерти Ленина острейшей внутрипартийной борьбы особое место заняли, казалось бы, чисто исторические аспекты, в особенности выяснение роли того или иного тогдашнего партийного деятеля в период после Февральской революции и до завоевания власти большевиками. За этой, внешне чисто историографической битвой, скрывалась ожесточенная политическая схватка, ставкой в которой было право на то, чтобы стать политическим преемником Ленина. Застрельщиком этой грандиозной баталии выступил Троцкий, и именно благодаря этому многие достаточно темные или сомнительные эпизоды предоктябрьского периода нашли свое освещение в тогдашней партийной литературе и печати. Троцкому надо отдать пальму первенства в попытке не просто преуменьшить роль Сталина в этот период, но и вообще изобразить его в качестве чуть ли не политического пигмея. Разумеется, в сравнении с такими гигантами борьбы, каким преподносил себя он сам.
В рамках поставленной мною задачи нет возможности детально остановиться на всех существенно важных моментах тогдашней политической дискуссии. Замечу лишь, что реальные политические поражения никому не удавалось превращать в политические победы с помощью любых, даже самых искусно проведенных дискуссионных баталий. Так случилось и с Троцким. Именно он, сконцентрировав свои усилия на принижении роли Сталина в рассматриваемый период, стремился набрать политические очки, чтобы выставить себя в качестве одной из самых решающих (если не самой решающей) фигур в период между двумя революциями. История здесь была поставлена на службу политике, и цель заключалась в том, чтобы таким путем подкрепить претензии на единоличное лидерство в партии после смерти Ленина.
Свою задачу я вижу в том, чтобы нарисовать объективную картину, какой она складывается на базе имеющихся материалов и позднейших комментариев историков различного направления. Конечно, по понятным причинам, такая картина будет схематичной, не сопоставимой с многокрасочным полотном тогдашних реальных событий, одним из фрагментов которого предстает и деятельность Сталина в эти критические для судеб страны месяцы.
Позволю себе сделать еще одну оговорку, имеющую, как мне кажется, существенное значение при выборе критериев, лежащих в основе общей оценки политической активности Сталина в этот исключительно динамичный и противоречивый отрезок российской истории. В советской исторической литературе, равно как и в буржуазной советологии, не говоря уже о современной историографии так называемого демократического покроя, чуть ли не ключевым, базисным аргументом в критике Сталина того периода (правильнее сказать, всей его деятельности вообще) было скрупулезное выискивание различий и разногласий последнего с ленинской позицией и ленинскими взглядами по соответствующим вопросам. Мне такая методология представляется изначально односторонней, не отвечающей требованиям историзма, противоречащей элементарным нормам объективного подхода.
Я нисколько не ставлю под сомнение главную, определяющую и решающую роль Ленина в выработке и реализации важнейших политико-стратегических установок партии большевиков на всех переломных этапах русской революции. Эта его роль общеизвестна и общепризнана, и на этот счет нет нужды распространяться. Но хочется оттенить другое: в большевистской партии Ленин пользовался непререкаемым авторитетом, однако это не означало, что все другие члены партии, в первую очередь в ее руководящих верхах, не могли иметь свое мнение и высказывать его, полемизируя с Лениным, в том числе и по самым принципиальным вопросам. Для политической партии, особенно для партии, работавшей для подготовки революции, — это было явление нормальное. Поэтому, по меркам истории, нет ничего сверхъестественного, а тем более криминального в том, что Сталин в целом ряде довольно важных вопросов придерживался иной, нежели Ленин, точки зрения и практической позиции. Ведь никто не рассматривал взгляды Ленина как своего рода «Новый завет» большевиков, обязанных слепо следовать каждой его букве. Правы те исследователи, кто в расхождениях между Лениным и Сталиным на различных исторических поворотах, видят скорее свидетельство «интеллектуальной независимости» последнего, чем политический или теоретический криминал[566]. Думается, что именно такой угол зрения дает возможность более объективно подойти к реальной исторической оценке происходивших событий. А то получается, тот же культ личности со всеми его последствиями в области исторического исследования, только другим концом!
Позицию Сталина по отношению к Временному правительству до середины апреля 1917 года с полным основанием можно назвать центристской. Вполне определенно, хотя и несколько витиевато, она сформулирована в ряде статей, опубликованных им в «Правде» вскоре после приезда в Петроград. Но наиболее концентрированно она выражена в его докладе на партийном совещании большевиков, состоявшемся в конце марта — начале апреля 1917 года[567] . Выступая 29 марта с основным докладом «Об отношении к Временному правительству»[568], Сталин утверждал:
«Власть поделилась между двумя органами (имеются в виду Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов — Н.К.), из которых ни один не имеет всей полноты власти. Трения и борьба между ними есть и должны быть. Роли поделились. Сов. Р. и С. Д. фактически взял почин революционных преобразований: С. Р. и С. Д. — революционный вождь восставшего народа, орган контролирующий Временное правительство. Временное же правительство взяло фактически роль закрепителя завоеваний революционного народа. С. Р. и С. Д. мобилизует силы, контролирует Временное же правительство — упираясь, путаясь, берет роль закрепителя тех завоеваний народа, которые фактически уже взяты им. Такое положение имеет отрицательные, но и положительные стороны; нам невыгодно сейчас форсировать события, ускоряя процесс откалывания буржуазных слоев, которые неизбежно впоследствии должны будут отойти от нас. Нам необходимо выиграть время, затормозив откалывание средне-буржуазных слоев, чтобы подготовиться к борьбе с Временным правительством. Но без конца такое положение продолжаться не будет. Революция углубляется. От политических вопросов будут переходить к социальным. Социальные требования отколют средне-буржуазные слои. Неразумно рассчитывать, что удастся довести до конца революцию без раскола с буржуазией»[569]
Развернувшаяся на совещании дискуссия выявила резкие разногласия по данному вопросу, в том числе и по положениям, сформулированным в докладе Сталина. Так, один из видных большевиков Н. Скрыпник[570] заявил:
Общий настрой выступавших обозначился явно не в пользу, пусть частичной, условной, с большими оговорками, поддержки Временного правительства. Сталин явно не желал идти на конфронтацию. Но главное, как мне представляется, он сам не был убежден в том, что такое правительство вообще достойно серьезной поддержки. В итоге дискуссии он пересмотрел (или, точнее, скорректировал) свою точку зрения. В заключительном слове он заявил:
