позже. На семинарские же годы как раз и приходится время интенсивной работы над русским языком. О весьма высоком, но отнюдь не совершенном уровне его знаний русского языка свидетельствует один из подлинных архивных документов, а именно его собственноручное объяснение в адрес ректора семинарии в связи с пропуском занятий. Приводим это объяснение полностью:
«О. Инспектор!
Я не осмелился бы писать Вам письмо, но долг — избавить Вас от недоразумений на щет неисполнения мною данного Вам слова — возвратиться в семинарию в понедельник — обязывает меня решиться на это.
Вот моя история. Я прибыл в Гори в воскресение. Оказывается умерший завещал похоронить его вместе с отцом в ближайшей деревне — Свенеты. В понедельник перевезли туда умершего, а во вторник похоронили. Я решился было возвратиться во вторник ночью, но вот обстоятельства, связывающая руки самому сильному в каком бы отношении ни было человеку: так много потерпевшая от холодной судьбы мать умершаго со слезами умоляет меня «быть ея сыном хоть на неделью».
Никак не могу устоять при виде плачущей матери и, надеюсь простете, решился тут остаться, тем более, что в среду отпускаете желающих.
Воспитан. И. Джугашвили.»[151]
Молодой Сталин проучился в Тифлисской семинарии неполных пять лет. За это время он изучал наряду с богословскими предметами также общеобразовательные, к которым у него был большой интерес. В семинарии изучались русский язык, литература, математика, логика, гражданская история, греческий и латинский языки. В воспоминаниях современников и в других архивных документах не зафиксирован достаточно определенно его интерес к богословским наукам. Однако априори можно утверждать, что он как один из примерных семинаристов достаточно хорошо овладел соответствующими богословскими дисциплинами. Без этого вообще его пребывание в семинарии было бы немыслимо.
Вместе с тем нет и фактов, которые бы говорили в пользу того, что юный Иосиф проявлял особое рвение в овладении богословскими предметами и в отправлении всякого рода религиозных обрядов. При той косности и муштре, а также казенщине, сопровождавшей религиозные службы, трудно было ожидать особого рвения. Мы уже вскользь касались вопроса о религиозном факторе в формировании мировоззрения молодого Сталина. Здесь хотелось бы остановиться на одном любопытном моменте. После крушения Советского Союза некоторые патриотически настроенные круги православной русской церкви и вообще патриоты — оппоненты «демократов», поборники самобытного пути исторического развития России стали довольно активно выдвигать и обосновывать ту точку зрения, что Сталин был якобы внутренне верующим человеком, несмотря на все те жесткие репрессии, которым была подвергнута церковь в период его нахождения у власти. Приведем здесь высказывание отца Дмитрия Дудко — известного современного церковного писателя и проповедника. Он ссылается на мысль, высказанную русским философом Н. Бердяевым, о том, что атеизм — это дверь к Богу с черного хода, и далее развивает ее применительно к вопросу о вере Сталина в Бога.
Я здесь лишь пунктиром обозначил такую сложную и значительную проблему, как отношение Сталина к религии и Богу. Она требует специального исследования, которое выходит за рамки целей, поставленных в данной работе. Здесь же хотелось оттенить одно существенное обстоятельство, постоянно привлекающее внимание всех, кто пишет о Сталине. Речь идет о влиянии духовного образования, полученного им, на склад его мышления и особенно на манеру выражения своих мыслей. Каждому, кто знакомится с его статьями и речами, сразу же бросается в глаза весьма своеобразная речевая стилистика и манера аргументации. Они, бесспорно, несут на себе печать глубокого воздействия стиля изложения, присущего многим богословским сочинениям. Здесь влияние Горийского духовного училища и Тифлисской духовной семинарии видно, как говорится, даже невооруженным глазом.
Приведем в связи с этим мнение доктора философских наук, профессора Петербургского университета А.Л. Вассоевича:
«И.В. Сталин получил духовное образование, и можно не сомневаться, что его особенности повлияли и на систему доказательств в сталинских трудах, и на стилистику сталинских выступлений. Один из лучших образцов церковного красноречия (который легко обнаружить, например, в творениях Иоанна Златоуста) состоит в риторическом приеме многократного повторения нескольких ключевых словосочетаний. Этот прием был взят на вооружение воспитанником Горийского духовного училища и Тифлисской духовной семинарии И.В. Сталиным при подготовке своих политических выступлений. Великий революционер прекрасно осознавал сильнейшее психологическое воздействие излюбленной им риторической фигуры… Собрание его сочинений убеждает читателя в том, что излюбленному приему И.В. Сталин оставался верен вплоть до последних лет жизни. Через четыре с лишним десятилетия после смерти «отца народов», задумываясь над истоками прежде всего психологических побед, которые И.В. Сталин всякий раз одерживал над деятелями троцкистской оппозиции, нельзя сбрасывать со счета и того, что бурливое и цветастое революционное красноречие Льва Троцкого в конечном счете оказывалось менее эффективным, чем сталинская риторическая манера многократных повторов. Заимствованная из церковного красноречия и обращенная к населению страны, которая еще недавно была православной, эта манера оказывалась более близкой и понятной также для большинства вышедших из простонародья членов большевистской партии»[153].
Оппоненты Сталина старательно акцентируют на данном моменте свое внимание и упрекают его в догматизме, схематизме и риторичности, свойственными языку религиозных проповедей и наставлений. Внешне это выглядит действительно так, хотя в самой такой манере, на мой взгляд, как и в любой другой, нет ничего зазорного и предосудительного. Примеров религиозно окрашенных, если можно так сказать, оборотов сталинской речи достаточно много. Стоит только вспомнить его знаменитое выступление по радио 3 июля 1941 года с вошедшим чуть ли не в поговорку обращением «Братья и сестры!», а также известную клятву выполнить заветы Ленина, произнесенную 26 января 1924 года, в которой рефреном звучал такой оборот:
Стилистическая окраска такого рода приемов, а также постоянно использовавшиеся им образцы риторических вопросов, адресованных как бы к самому себе, а также в первую очередь к слушателям, и соответствующих ответов на них, и многие другие ораторско-литературные особенности его устной и письменной речи — все это несет на себе зримую печать образования, полученного им в духовных учебных заведениях. В этом контексте, конечно, особое влияние на него оказал Катехизис, в котором основы религиозной веры излагаются в форме вопросов и ответов на них.
Можно, конечно, иронизировать на этот счет, к чему охотно прибегали в прошлом и прибегают в наше время критики Сталина. Однако в подобных методах есть и свои, причем немалые, достоинства. Весь строй проповедей церковного характера в силу своей предметной сущности требовал простоты и ясности языковых средств, четкости и предельной доходчивости в изложении мыслей [154]. Некоторые биографы Сталина подчеркивают, что такой строй речи Сталина был обусловлен необходимостью того, чтобы его понимали все — и образованные, и необразованные, даже малограмотные люди. Чтобы его понимали в такой огромной стране, каким был Советский Союз, от западных окраин до Тихого океана. И в таком объяснении, помимо зримого влияния церковного образования, полученного Сталиным, содержится рациональное зерно. Кроме всего прочего, такой речевой стиль характеризует Сталина как человека, крайне критически относившегося к различным «красивостям» речи, к чему так часто, в меру и не в меру, прибегали деятели революционного движения в то время. Ясность речи отражает ясность мысли, простота изложения мысли свидетельствует о том, что мысль продумана, осмыслена и нашла свое адекватное выражение.
