Левое течение мысли было ликвидировано, поскольку восторжествовал ленинизм, не допускающий никаких сомнений. Ориентированное на Запад, интеллектуальное, идеалистическое, связанное с русским радикальным марксизмом движение, окончательно уступило дорогу полному господству движения, имеющему внутренние корни, практичному и ориентированному на обладание властью, начало которому положил Ленин. Средства достижения революции в конце концов сами по себе стали ее целями»[253].
Мне бы хотелось особо оттенить мысль о том, что поражение оппозиции действительно знаменовало собой отказ Сталина от химеры мировой революции, фактическое торжество курса на созидание сильного, способного выстоять в суровых мировых бурях российского государства, сплотившего вокруг себя союзные русскому народу периферийные республики. Такой курс отвечал глубоким национально-государственным интересам Советского Союза. Излишне подчеркивать, что без решительного разгрома объединенной оппозиции проводить в жизнь такой курс было просто невозможно. Надо было выбирать: двигаться дальше или маршрутами мировой революции, перспективы которой были более чем туманны, или путем созидания мощного советского государства. Третьего дано не было. И выбор напрашивался сам собой. Тем более этот выбор вытекал из всего духа сталинской политической философии.
И в качестве заключительного аккорда данного раздела отмечу один момент. Сталин, чувствуя себя полным победителем, снова прибег к своему излюбленному приему: на первом пленуме ЦК после окончания съезда он снова внес предложение о своей отставке. Состав Политбюро (9 членов, из них 6 поддерживали генсека) не оставлял сомнений в том, что его отставка будет отвергнута. Я приведу наиболее существенные места из стенограммы, хорошо передающей атмосферу, в которой проходило обсуждение данного вопроса.
«Сталин. Товарищи! Уже три года прошу ЦК освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК. Пленум каждый раз мне отказывает. Я допускаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту, как человека более или менее крутого, представляющего известное противоядие против опасностей со стороны оппозиции. Я допускаю, что была необходимость, несмотря на известное письмо т. Ленина, держать меня на посту Генсека. Но теперь эти условия отпали. Отпали, так как оппозиция теперь разбита. Никогда, кажется, оппозиция не терпела такого поражения, ибо она не только разбита, но и исключена из партии. Стало быть, теперь нет налицо тех оснований, которые можно было бы считать правильными, когда Пленум отказывался уважить мою просьбу и освободить меня от обязанностей Генсека. А между тем у вас имеется указание т. Ленина, с которым мы не можем не считаться и которое нужно, по-моему, провести в жизнь. Я допускаю, что партия была вынуждена обходить это указание до последнего времени, была вынуждена к этому известными условиями внутрипартийного развития. Но я повторяю, что эти особые условия отпали теперь и пора, по-моему, принять к руководству указания т. Ленина. Поэтому прошу Пленум освободить меня от поста Генерального секретаря ЦК. Уверяю вас, товарищи, что партия только выиграет от этого»[254].
Председательствовавший на заседании Рыков поставил вопрос на голосование — в итоге просьба Сталина была отклонена при одном против. Против себя голосовал сам Сталин. И это, если уместно воспользоваться таким выражением, — один из немногих примеров его полного «политического одиночества». Выглядело все это немного парадоксально и даже в чем-то комично.
Сталин, как говорится, завелся и поставил вопрос об упразднении поста Генерального секретаря вообще. Вот его мотивировка: «Тогда я вношу другое предложение. Может быть, ЦК сочтет целесообразным институт Генсека уничтожить. В истории нашей партии были времена, когда у нас такого поста не было.
Ворошилов. Был Ленин тогда у нас.
Сталин. До X съезда у нас института Генсека не было.
Голос. До XI съезда.
Сталин. Да, кажется, до XI съезда у нас не было этого института. Это было еще до отхода Ленина от работы. Если Ленин пришел к необходимости выдвинуть вопрос об учреждении института Генсека, то я полагаю, что он руководствовался теми особыми условиями, которые у нас появились после Х-го съезда, когда внутри партии создалась более или менее сильная и хорошо организованная оппозиция. Но теперь этих условий нет уже в партии, ибо оппозиция разбита наголову. Поэтому можно было бы пойти на отмену этого института. Многие связывают с институтом Генсека представление о каких-то особых правах Генсека. Я должен сказать по опыту своей работы, а товарищи это подтвердят, что никаких особых прав, чем-либо отличающихся от прав других членов Секретариата, у Генсека нет и не должно быть.
Голос. А обязанности?
Сталин. И обязанностей больше чем у других членов Секретариата нет. Я так полагаю: есть Политбюро — высший орган ЦК; есть Секретариат — исполнительный орган, состоящий из 5-ти человек, и все они, эти пять членов Секретариата, равны. Практически так и велась работа, и никаких особых прав или особых обязанностей у Генсека не было. Не бывало случая, чтобы Генсек делал какие-нибудь распоряжения единолично, без санкции Секретариата. Выходит, таким образом, что института Генсека, в смысле особых прав, у нас не было на деле, была лишь коллегия, называемая Секретариатом ЦК. Я не знаю, для чего еще нужно сохранять этот мертвый институт. Я уже не говорю о том, что этот институт, название Генсека, вызывает на местах ряд извращений. В то время как наверху никаких особых прав и никаких особых обязанностей на деле не связано с институтом Генсека, на местах получились некоторые извращения, и во всех областях идет теперь драчка из-за этого института между товарищами, называемыми секретарями, например, в национальных ЦК. Генсеков теперь развелось довольно много и с этим теперь связываются на местах особые права. Зачем это нужно?… Я думаю, что партия выиграла бы, упразднив пост Генсека, а мне дало бы это возможность освободиться от этого поста. Это тем легче сделать, что в уставе партии не предусмотрен пост Генсека»[255].
Но вся эта, в целом логичная и достаточно убедительно мотивированная просьба, не нашла позитивного отклика. (А на это, собственно, и рассчитывал Сталин).
Общую точку зрения выразил Председатель Совнаркома А.И. Рыков:
«Рыков. Я предлагаю не давать возможности т. Сталину освободиться от этого поста. Что касается генсеков в областях и местных органах, то это нужно изменить, не меняя положения в ЦК. Институт Генерального секретаря был создан по предложению Владимира Ильича. За все истекшее время, как при жизни Владимира Ильича, так и после него (и в организационном и в политическом отношении…) (это было) оправдал себя политически и целиком и в организационном и в политическом отношении. В создании этого органа и в назначении Генсеком т. Сталина принимала участие и вся оппозиция, все те, кого мы сейчас исключили из партии; настолько это было совершенно несомненно для всех в партии: (нужен ли институт генсека и кто должен быть Генеральным секретарем). Этим самым исчерпан, по-моему, целиком и полностью и вопрос о завещании, (ибо этот пункт решен) исчерпан оппозицией в то (же) время так же, как он был решен и нами. Это же вся партия знает. Что теперь изменилось после XV съезда и почему (это нужно) отменить институт генсека?
Сталин. Разбита оппозиция.
Рыков. Ну да, оппозицию разбили благодаря хорошей работе партии, благодаря хорошей работе Центрального Комитета.
Голос. Правильно!
Рыков. Нужно ли эту работу портить после всех тех успехов, которых мы достигли к XV съезду? И нужно ли (особенно) ее портить (тем) (этим) этак, (чтобы за это упрекали), чтобы в (этом) нашем решении видели какую-то уступку совершенно уничтоженной оппозиции, которая никогда никак не вытекает — (и которая может быть истолкована так. По-моему.) Раз (практика при Ленине и после Ленина) и сам институт генсека (и тот, кто должен быть секретарем) и работа т. Сталина в качестве Генсека оправдана всей жизнью нашей организационной и политической как при Ленине, так и после смерти т. Ленина. Оправдана на все 100%. Никаких аргументов за то, чтобы изменить
