Но стихия карнавального представления увлекает, действие стремительно несется к антракту, буффонада перемежается пронзительной лирикой — актеры сегодня в ударе, — и зал возбуждается, накаляются страсти. Равнодушных нет — немало зрителей (в основном люди постарше) реагируют отрицательно. Пожалуй, только одного Георгия Буркова в роли одноглазого Оронта принимают без исключения все: он предельно органичен, изобретателен — красочная, яркая, впечатляющая работа! Думаю, ни одна его роль в кино (помните его в фильмах В. Шукшина?) не может сравниться с тем успехом, который Бурков имеет в «Мсье де Пурсоньяке».
Антракт наступает неожиданно, в зал взрывается аплодисментами. Я остаюсь на месте и размышляю…
Да, пожалуй, рецензенты правы: в спектакле слишком виден режиссер. Впрочем, я давно слежу за постановками Леся Танюка, — он никогда не растворялся в них. «Пурсоньяк» логически продолжает «Сказки Пушкина», уже восьмой год идущие на сцене Центрального детского театра и объездившие полмира. Постановочно остро были решены «Гусиное перо» в том же театре и «Вдова полковника» Юхана Смуула с Верой Марецкой в главной роли на сцене Академического театра имени Моссовета. А совсем недавно я видел поставленный им в Саратовском драматическом театре имени К. Маркса «Старый новый год» М. Рощина. Это тоже сделано в приеме «театра в театре» — с обилием музыки, куплетов, движения…
Я лично с ним не встречался, но те, кто знал его поближе, рассказывали: кино не любит, предельно музыкален, сам когда-то танцевал, был актером, пишет. Пристрастен к живописи. Актеры его побаиваются и любят. Оля Великанова, новый в театре Станиславского человек, ассистент режиссера, переспрашивает: «Танюк? О, это наш Сулержицкий!» Я слышал и другие мнения, но все сходятся на одном: человек духовно щедрый, очень терпеливый, с душой, открытой недругу и другу, всегда готовый прийти на помощь. Вокруг него, как правило, много людей — молодые драматурги, актеры, люди искусства и люди профессий, совершенно не стыкующихся с театральными. В Киеве двадцатидвухлетним студентом театрального института он был президентом Клуба творческой молодежи при ЦК ЛКСМУ.
Все это укладывалось у меня в образ человека очень общительного, веселого, как и его спектакли, неугомонного выдумщика и затейника. Позже меня познакомили с ним, и все оказалось иным. Невысокого роста, немногословен, даже мрачноват. Почти не смеется, тем более громко; улыбаются только глаза с лукавинкой. Ирония скрыта где-то в глубине его «я». Любит расспрашивать, а не рассказывать — тем более странно, ведь профессия режиссера «говорящая». И только потом, когда мы познакомились с ним поближе, я понял, насколько неожиданными оказываются разговоры с ним. Он мыслит парадоксально; неистовый проповедник уживается в нем с театральным мистификатором; дар убеждения изменяет ему очень редко. Спорить с ним трудно, его аргументы логически безукоризненны и эмоционально окрашены добротой — пожалуй, это самая главная черта Леся Танюка. Во всем этом я разобрался гораздо позже. Тогда же, в антракте «Пурсоньяка» я думал о том, ради чего же истрачено столько мегатонн энергии, каков же смысл всей этой шумно-карнавальной истории? И, признаться, не находил ответа.
Во втором акте театральная концепция спектакля властно заявила с себе. Традиционный мольеровский «Пурсоньяк», попав из XVII века в XX, подвергается преследованию «новых молодых». Он, утверждающий свое право все покупать и продавать, вызывает их ненависть. Они убеждены в том,
Но, входя в раж, они теряют всякое чувство меры; и когда уже над поверженным Пурсоньяком они продолжают править свою жестокую тризну, я начал ощущать не только смутное недовольство ими, но и стал сочувствовать Пурсоньяку (заслуженный артист РСФСР Л. Сатановский), давно отказавшемуся от своих притязаний. Спектакль завершается грустной песпей Пурсоньяка, снимающего с себя шутовской колпак:
Откуда эта неожиданная грустная нота в веселом празднике, в карнавале? В карнавале действительно все наоборот: шуты не раз были королями мысли, а короли — шутами трагедий. Вот почему я испытал удовлетворение, когда Пурсоньяк предложил свой колпак молодым. Он спел:
Круг замкнулся. Всякая идея, доведенная до крайности, может обратиться в свою противоположность. Эстетика карнавала перерастает в его философию. Мольер, прочитанный сегодня таким образом, диалектичен и современен.
Многие режиссеры любят репетировать на людях; Танюк неохотно пускает на свои репетиции. Я тихо сидел в темном зале, он выпускал очередную премьеру, п мне почему-то захотелось сравнить его работу с работой ювелира. Актеры — Р. Быкова и Ю. Гребенщиков — понимали его с полуслова; атмосфера была полна хрупкой тайны и доверчивости. Я убеждался, что репетиционный период для него важнее результата, наверное, поэтому на выпуск каждого спектакля уходит почти год. Танюк — и это не слова, я был свидетелем этому — не репетирует с актером, он познает его, незаметно формируя не столько роль, сколько душу человека. От репетиции к репетиции его актеры все глубже и глубже вовлекаются в сотворчество; они перестают быть только исполнителями. Принцип: «Не согласен — возражай! Возражаешь — предлагай! Предлагаешь — сделай!» — помогает не только становлению сценического образа, но и формирует личность. Актеры, со своей стороны, считают, что, работая с Танюком, надо много хотеть и мочь, поэтому они любят играть в его спектаклях.
Откуда такая мера самоотдачи? Драматург принес пьесу — Танюк откладывает все дела, читает, правит, редактирует ее даже в тех случаях, когда не собирается ставить. Актера ввели на роль в старый спектакль, поставленный не им, — Танюк обязательно придет смотреть, даст совет. Внеплановые репетиции, самостоятельные актерские работы — его хватает на все. Надо очень любить свое дело, чтобы вот так безотказно отдаваться ему.
У меня в руках только что вышедшая книга Леся Танюка «Марьян Крушельницкий». Это монография о его учителе, замечательном украинском актере и режиссере. Он начинает ее так:
«По профессии я режиссер, а не писатель. Мне было трудно писать эту книгу. Но каждый из нас перед кем-нибудь в неоплатном долгу. Марьяну Михайловичу Крушельницкому я стольким обязан, что эта книга не
