Князь понял шутку и ответно улыбнулся.
— Рад вашей бодрости, владыко. Сам я от тяжести моих годов сник. Не окажете ли мне чести разделить трапезу?
— Не откажусь, князь, хоть и потчевали недавно меня в одном доме... но очков моих у
вас в самом деле нет?
— Очков? — Князь позвонил в колокольчик. Призванный камердинер князя почтительно доложил, что одну
бумагу его высокопреосвященство действительно вчера прочитал в очках, но взял их с собою.
— Могу свои отдать,— предложил Голицын.
— Премного благодарен, ваше сиятельство, но у вас стекла слабые для меня. Видно, в университете оставил.
— Сейчас я пошлю...— Князь отдал приказание, а после обратился к митрополиту: — Послушайте новость, кою вчера сказать не решился при всех: отставка Закревского решена! Ваше ли письмо сыграло свою роль, а вернее — известное недовольство государя.
Филарет с месяц назад отправил в Синод требование о расторжении брака Лидии Клеймихель с князем Друцким-Соколинским, заключенного при живом муже графини, и о наказании священника, коего, правда, принудил к тому генерал-губернатор, пожелавший помочь дочке. Никому не жаловался владыка на другой случай самоуправства Закревского, который в мае заставил его в самом болезненном состоянии отправиться к Троице для совершения молебна в честь рождения у царя сына Сергея. О переносе на два дня генерал-губернатор не желал и слышать. Пересилив себя, святитель поехал, отслужил, а после две недели лежал пластом в постели... И все же новость не доставила радости — жаль графа...
— Кого ж поставят взамен?
— Генерал-адъютанта Петра Тучкова, из молодых (Тучкову было за пятьдесят)... О крестьянском деле много разговоров...
— А что, из Синода нет новостей?
— Нет. Вы напрасно надеетесь, владыка. Нынешнее поколение государственных людей слишком нерешительно. Государь мне жаловался после коронации... Ну что там?
Выросший на пороге лакей доложил, что очков его высокопреосвященства в университете не нашли.
— Придется, владыка, заказывать вам новые.
— А до тех пор? Что ж мне делать — ни читать, ни писать!
— Отдохните,— благодушно сказал князь.— Нужен же и вам покой.
— Тогда нам будет покой, когда над нами пропоют «Со святыми упокой»... Простите ворчание мое, поеду.
На Троицком подворье, едва подскочивший Алексей отворил дверцу кареты, владыка спросил:
— Нашел?
— Нет, владыко,— с отчаянием ответил малый.
— Кто это приехал? — спросил митрополит про чужую тройку, стоявшую возле конюшни.
— Это курьер какой-то из Синода,— небрежно ответил Алексей.
— Зови! Зови его в кабинет!.. Да, чтоб не забыть, отправь князю полость медвежью, которую в дорогу мне дал.
Через минуту вихрастый послушник возник на пороге с сияющим видом.
— Нашел! Нашел, ваше высокопреосвященство!
— Где ж были?
— Да в карете! На сиденье сбоку лежали!
Филарет глянул в ясные, широко распахнутые глаза, взял чехол, достал очки в темной черепаховой оправе, неспешно надел и сказал:
— Спасибо, милый.
Вошедший курьер протянул один маленький конверт.
— Это все?
— Так точно-с, ваше высокопреосвященство.
— Ступай.
Перекрестившись, вскрыл и увидел почерк владыки Григория. Бросилась в глаза последняя строчка: «...Упокой, Господи, душу раба Твоего, митрополита киевского Филарета...»
