Ах, не того он ожидал! Не того!
Вечером в домашней церкви отслужили панихиду, и владыка сам начал чтение Евангелия по усопшему своему собрату и соименнику. День выдался трудный, но все отступило назад рядом с великой тайной сошествия к жизни вечной...
Он так любил жизнь, всю жизнь в ее божественной высоте и премудрости, в будничном невзрачном облике и в ярких проявлениях гения. Любил людей, этот суматошный и дорогой сердцу город, любил деревья, цветы, запахи — особенно липового цвета и свежевыпеченного хлеба, это с детства осталось... Любил русские дороги, которым нет конца, любил книги, в которых чего только нет, и так интересно разбираться в этой мешанине, выбирая драгоценные крупицы истинного знания... Любил красоту храмов Божиих, древний лад богослужения, пение хора, огоньки лампад и свечей, запах ладана... Как много он любил в этой жизни... Но и как же спокойно знал, что эта дорогая и столь милая жизнь — ничто в сравнении с жизнью бесконечной...
В кабинете Филарет прилег было на диван, но, почувствовав, что впадает в дрему, встал. Зажег на письменном столе две свечи под зеленым козырьком и придвинул лист бумаги.
Теперь стало ясно, что русская Библия будет. Надо Горского вызвать посоветоваться, какие книги для перевода взять московской академии... Скоро, а может и не скоро, но непременно получат все православные понятный текст Священного Писания. Прочитают — и умягчатся сердца помещиков, утихнут страсти мужицкие, благонравие укоренится в молодых сердцах... и нищие, полуграмотные сельские попики, презираемые дворянами и чиновниками, смогут обрести верную опору. Помоги, Господи!
Редеют ряды иерархов. Владыку Евгения уж под руки водят. Архиепископ Иннокентий Борисов, ученый богослов и пламенный проповедник, преставился, не дожив до шестидесяти. Хорошо, что Брянчанинова сделали архиереем, его слово нужно... А новоиспеченный владыка всего-то на три года старше его... Пора и самому готовиться...
В тот день вечернее правило митрополита длилось дольше обыкновенного. Но не успел он подняться с колен, как услышал за дверью голос Алексея.
— Что там? — спросил Филарет.
— Один человек просит пустить к вам,— не входя в спальню, ответил послушник.— Со слезами умоляет, я бы не осмелился иначе...
— Пусти в кабинет.
Филарет набросил халат, надел скуфейку и перешел в соседнюю комнату. Слабый свет от неугасимых лампад перед иконами померк, когда Алексей зажег свечи в канделябре. Послушник вопросительно глянул на митрополита.
— Выйди... но будь рядом.
Торопливый стук сапог раздался за дверью, и в комнату вошел высокий господин в распахнутой шубе, из-под которой виднелся модного покроя фрак, золотистый жилет с перламутровыми пуговицами, к одной из которых был привешен лорнет. Благополучнейшему виду господина противоречило искаженное испугом лицо. В руке он сжимал пачку ассигнаций.
— Чем обязан, сударь? Час поздний,— строго сказал Филарет.
— Ваше святейшество! Святой отец! — с отчаянием выкрикнул незнакомец так
громко, что Алексей на всякий случай сунул нос в комнату. Его успокоило то, что вслед за криком гость рухнул на колени.— Сгорело! Сгорело мое можайское имений
Тут Филарет вспомнил его.
— Прискакал кучер! В тот самый час, как я у вас кощунствовал, и загорелось!.. Дом сгорел, один флигель, конюшни, амбары, сараи... Простите! Простите меня, Христа ради!.. Возвращаю вам...
— Всемилостивый Господь наш Иисус Христос да простит вас!..— Филарет осенил склоненную белокурую голову крестным знамением.— А деньги примите, пригодятся... Алексей, проводи господина!
ГЕФСИМАНИЯ
Глава 1
НАДЕЖДА И ОПОРА
Новое время надвигалось на Россию. Все так же весеннее солнце светило с голубого неба, растапливая сугробы и порождая ручьи и ручейки, все так же полнились водою реки и ломали сковывающий ледяной панцирь, земля освобождалась для продолжения жизни, но более обыкновенного взволнованы были все шестьдесят миллионов российских подданных и их государь.
Шаг за шагом близилось уничтожение крепостной зависимости помещичьих крестьян. Ожидание великого преобразования, менявшего вековые устои, вольно и невольно отзывалось на общем укладе жизни. Все пошатнулось.
Иным мечтателям-либералам казалось, что пришел век свободы, отныне нет невозможного, говори что вздумается, обличай, ниспровергай, утверждай. Другим, людям практическим, думалось, что век-то пришел железный и грех упускать свою выгоду от железных дорог и фабрик, благоразумные англичане и немцы
