мне иначе. Пора покончить с разделением нашего народа. Надо привлекать все его части к труду на благо отечества, а здесь наши старообрядцы могут дать больше, чем кто иной. Так почему же не сделать в их сторону один шаг? Это вовсе не признание истинности их учения. Это... уступка из чувства человеколюбия. Впрочем, послушаем господ министров.
Валуев тут же встал. Отдав должное мудрости и гуманизму государя, он рассказал, что в Москве случайно узнал о довольно снисходительном отношении покойного митрополита Платона Левшина к расколу.
— Прославленный московский святитель полагал, что пастырю церкви Христовой невозможно убедить раскольников в их заблуждении. За протекшие века накопилось так много погрешностей и неосторожностей в писаниях церковных учителей, что всерьез исправлять их означало бы подать повод к великому соблазну И злу, горшему, чем раскол. Потому богословы всерьез и не спорят с раскольниками, что опасаются разойтись в основах учения. В свете изложенного проблема регистрации смешанных браков, право же, должна быть решена положительно.
— Интересно! — воскликнул Александр Николаевич,— Это действительно важно. А кстати, почему Филарет не огласит мнения митрополита Платона?
Вопрос был обращен к Валуеву, и тот с удовольствием ответил:
— Слышал я, что собственноручное изложение взглядов Платона владыка Филарет вырезал из его сочинений, дабы не соблазнять маломысленных.
Государь невольно улыбнулся.
— Как искренне люблю я и почитаю нашего святителя, но — устарел он со своей старческой осторожностию. Боязлив чрезмерно. Два годя я его уговаривал проехаться по железной дороге в лавру — насилу уговорил на сей подвиг. Полагаю, господа, накануне церковной реформы мы должны действовать решительнее, не страшась невесть чего. Начнемте в церковной жизни с малого, дабы дело подвигалось действительно, а не свелось, как это у нас часто бывает, к одному отписыванию.
Ахматов прерывающимся от волнения голосом призвал государя не забывать о несчастиях нашего времени, поражающих церковь прежде всего, и выступить первым сыном и главным покровителем Православной Церкви. Однако Урусов, часто откашливаясь, согласился, что допустить регистрацию смешанных браков возможно, правда, при четко оговоренных условиях. Отец Василий порадовался любви государя ко всем своим подданным и снял свои возражения. Тут Валуев довольно потер руки.
Князь Василий Андреевич Долгоруков, по обыкновению, мягко и нерешительно, но высказался в пользу облегчений. Более пространно говорил князь Александр Михайлович и также присоединился к большинству. Ахматов так сжал челюсти, что желваки выступили под русыми бакенбардами, а ничего уж не поделаешь — вопрос решен.
Спустя четыре дня в кабинете государя Ахматов принужден был в присутствии императора выслушать проект высочайшего повеления из уст Петра Александровича Валуева. Окна кабинета выходили на Адмиралтейство, но неукротимое солнце и здесь светило все так же ярко и горячо. Ахматову напекло затылок, но он не решался пересесть.
— Что ж, я одобряю! — довольно сказал Александр Николаевич по завершении чтения и, глянув на сумрачное лицо обер-прокурора, добавил довольно строго: — Ne foites pas
une figure de circonstance. /Не делайте такого лица ( фр.) / Теперь остается объявить сие для всеобщего сведения.
— Государь! — Ахматов вскочил с кресла и вытянулся,— Осмелюсь сказать, что мои убеждения совершенно противны принятому решению. Возможно ли мне оставаться обер-прокурором, когда... Прошу вашего дозволения о выходе в отставку.
— Граф! — мягко и укоризненно произнес Александр Николаевич,— Я вполне признаю за тобою право сохранять свои убеждения, однако, в свою очередь, имею право требовать, чтобы моя воля была исполнена тобою на посту главы Синода.
— Ваше императорское величество, дозвольте мне повторить прошение об отставке,— твердым голосом сказал Ахматов.
— Я рассмотрю этот вопрос,— сухо ответил царь.— Но между тем я требую, чтобы моя воля была исполнена.
22 марта Ахматов принужден был объявить высочайшее повеление Синоду, а вскоре был заменен на посту обер-прокурора графом Дмитрием Андреевичем Толстым.
А 12 апреля на вилле Бермон, расположенной в возвышенной части Ниццы, в окружении отца, матери, братьев и невесты скончался наследник российского престола.
Никса понимал, что умирает. Приглашенный настоятель православной церкви отец Иоанн Прилежаев после исповеди вышел от него в слезах.
— Никогда ранее не случалось мне встречать в юноше такой глубоко сознательной веры! — вырвалось у него.
Шла Страстная неделя. У императрицы недоставало сил ходить в церковь, но в своей комнате она не выпускала из рук Евангелия (подаренного московским митрополитом) и молилась, молилась, не замечая своих слез. Докторов она уже не слушала. Умом понимала, что Никса уходит, но примириться с этим не могла.
Александр Николаевич, прибывший в Ниццу в Страстную субботу, был
