— Вот как... А грамоте знаешь?
— Знаю.
— Он, ваша светлость, обучается у аптекаря,— осмелился вставить слово священник.
— Так ты еще и ученый...— с непонятным чувством протянул князь.- Что матушка твоя, здорова?
— Здорова, ваша светлость,— послушно отвечал подросток, но видно было, что он равнодушен к княжескому вниманию и готов отойти по первому слову.
— Сколько лет тебе?
— На Троицу тринадцать исполнилось.
Аня во все глаза смотрела на мальчика, так непохожего на виденных ею на прогулках деревенских мальчишек, грубых, оборванных, курносых, с кудлатыми русыми и каштановыми головами. А у этого кудри черные как смоль и большие глаза, тоже темные, и нос совсем не курносый, длинный и прямой. Такой нос был у ее бонны, но мисс Гроув была худа, бледна и белокура.
— Вот тебе награда,— протянул князь мальчику золотой империал.— Завтра приходи в усадьбу и спроси доктора Дебше. Знаешь небось француза? Скажешь ему, что я приказал учить тебя лекарскому делу. Ну, ступай.
Андрей поцеловал теплую княжескую руку, густо поросшую черными волосами, и отошел, недоумевая, радоваться ему или печалиться словам всемогущего властителя Лыскова. На тихую девочку в синем платье с рюшами и в шляпке с лентами он не обратил внимания.
К немалому его удивлению, мать отнеслась к новости странно. Она в первый момент обрадовалась десяти рублям, а потом вдруг заплакала — от счастья, видимо.
Жизнь Андрея переменилась разительно. Спустя неделю доктор предложил ему вовсе переселиться в усадьбу, во флигель рядом с барским домом, заверив, что князь позволил.
Дебше, вывезенный князем полтора десятка лет назад из Франции, вполне обжился в своем новом отечестве, говорил по-русски почти правильно, но чувствовал себя одиноким. Жениться на крестьянке или на дворовой он не мог, никакая дворянка за него бы не пошла, а ехать в Нижний Новгород или Москву за невестою робкий француз страшился. Вот почему он всей душою привязался к Андрею, придавшему новый смысл его налаженной жизни.
Андрей сидел в углу приемного покоя, когда доктор принимал больных. К удовольствию Дебше, подросток не робел ни криков и воплей, ни крови и язв. День за днем, слово за слово, и наконец стал первым называть заболевания страждущих и возможные лекарства. Поначалу он многое путал, но Дебше блаженствовал от неведомой прежде радости любить и не спешил его поправлять.
- Mcrci, mon ami, mais /Спасибо мой друг, но …/,— говорил он,— но мозно делать лютче...
Князь нередко заглядывал в больницу, разговаривал с Дебше никогда не проходил мимо Андрея. Ему будто нравилось беседовать с мальчиком, который нимало не робел, а подчас позволял спорить с его светлостью. Надменный со всеми, приводящий деревню в трепет одним поднятием бровей, князь по странной прихоте позволял ему сие. Приметив, что упрямый лекаренок смышлён и сносно болтает по-французски, позволил ему брать книги из своей библиотеки. В столь благоприятных условиях шло быстрое развитие Андрея.
Когда юноше исполнилось восемнадцать лет, доктор и его воспитанник задумались о будущем. Дебше уверял, что Aндрэ вполне может получить аптекарский диплом и поступить в университет на медецынский факультет. Сам же Андрей остыл к медицине. Он целыми днями запоем читал то «Риторику» Ломоносова, то разрозненные книжки новиковского «Живописца», то пухлые томики «юлии,или Новой Элоизы» Руссо, то «Письма русского путешественника» Карамзина, и всё бросал, тяготясь несоответствием
книжных мыслей и чувств и своими собственными. Однако юность не может довольствоваться одними книгами.
Случилось то, что должно было случиться. Раз и другой он встретил на дорожках парка юную княжну Анну. Он бы не решился заговорить с ней, но она обратилась к «лекаренку» первая, неудовольствие бонны. Потом они договорились погулять вместе, и Аня сбежала от англичанки, подчинясь необъяснимому и непонятному чувству, тянущему ее к Андрею.
Летл. Отцветает липа. Пчёлы деловито жужжат. Солнце высоко, и его лучи, пробиваясь сквозь колеблемую ветром листву пятнами освещает брошенную на траву книжку. Мальчик и девочка сидят под липою и горячо спорят о том, прав или не прав был Вартер, уходя из жизни от неразделенной любви.
Андрей кого угодно мог убедить в своей правоте, но. когда Анна поднимала на него бархатисто-коричневые глаза из-под длинных ресниц, он вдруг уступал ей. То тихая, гордая, плавной походкой идущая рядом с отцом, то озорная, насмешливая, готовая высмеять любую его оговорку или промашку, то нежная и ласковая, одним взглядом смиряющая его азарт и напор,— она была такая разная и такая удивительная...
Аня думала об Андрее днями напролет. Раньше представить не могла, что такое возможно, а теперь — сидела ли она за вышиванием, играла ли на клавикордах, разговаривала ли с отцом или с бонною — думала о нем, сразу и вспоминая последнюю встречу, что он сказал и как сказал, и вызывая в памяти его белозубую улыбку, смешно ломающийся голос, задумчивый взгляд, твердость его
