глубь России, к Москве.
12 июля митрополит Платон несколько раз доходил до кареты, чтобы ехать в Москву для встречи государя, но, чувствуя полный упадок сил, остался в Вифании. Прибывшего ночью Александра Павловича приветствовали владыка Августин и граф Ростопчин.
Стечение народа в Кремль наутро было так велико, что генерал-адъютанты должны были взять государя в свое кольцо, чтобы довести через толпу до Успенского собора. Громогласное «ура!» почти заглушало колокольный звон. После службы Александр Павлович встретился с московским дворянством и купечеством и вновь был поражен единодушным энтузиазмом народа. Ему казалось, что он знает свою страну и своих подданных, однако справедливой оказывалась французская поговорка, что подлинное знание дается в трудном испытании.
Митрополит Платеж прислал ему в благословение образ преподобного Сергия, написанный на его гробовой доске и сопутствовавший Петру Великому в его походах. В письме митрополит писал: «Кроткая вера, сия праща Российскаго Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни».
Александр Павлович в тридцать пять лет неожиданно вдумывался в вопросы, казавшиеся давно решенными: о Боге, о судьбе, о человеческой воле. К счастью, рядом находился князь Голицын, с которым можно было говорить обо всем вполне откровенно.
Князь, горячо поддержал государя в таком настроении и предложил ему прочитать Евангелие. Александр Павлович впервые открыл Святую Книгу и ежевечерне читал по нескольку глав (во французском переводе де Саси, ибо церковно-славянский язык был
ему труден).
Бородинское сражение, ожидаемое всеми с таким нетерпением, не принесло победы русским. По врагу был нанесен удар сокрушительный, но едва не лишивший Россию армии. Потери были огромны.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна, цесаревич Константин Павлович, верный Аракчеев и канцлер граф Румянцев умоляли просить мира. Александр Павлович без колебаний сей совет отверг, заявив, что скорее отпустит бороду и отступит в Сибирь, но мира с Наполеоном не заключит. В роковую минуту император проявил твердость, которой от него не ожидали. В нём говорило не только самолюбие, оскорбленное вероломством Бонапарта, но и нечто большее. Он и сам не мог ясно сказать, на что надеется, но некое внутреннее чувство побуждало его действовать так, а не иначе, и рассуждения барона Штейна, утешения князя Голицына, доводы генерала Витгенштейна лишь укрепляли это чувство.
Москвичи оставляли свой город. Владыка Августин предложил настоятелям и настоятельницам монастырей выехать с ним в Вологду, захватив с собой сокровища ризницы.Владыка Платон отказался уезжать, уверяя, что враг в Троицу не войдет. Однако в начале сентября примчавшийся Евгений Казанцев и другие монахи почти насильно вывезли его и Махришенский монастырь, хотя принуждены были вскоре возвратится Вифанию. И точно, французы в лавру не вошли. Посланные Мюратом за сокровищами, польские уланы заблудились в тумане, неожиданно павшем на землю, и вернулись с
пустыми руками.
Враги грабили Москву. Нашествие «просвещенных европейцев» оказалось с родни татаро-монгольскому. В Москве большая часть церквей оказалась разграблена и сожжена. Некоторые храмы были обращены в казармы для войска, а иные — в конюшни и бойни. Не редкость было поругание над святыми иконами и священными облачениями: с икон сдирали золотые и серебряные оклады (их собирали в Успенском соборе и переплавляли в
слитки) рубил и жгли; святые престолы употребляли вместо столов и на другие надобности; священнические ризы надевали пьяные гусары и разъезжали в таком виде по улицам. Оставшиеся в столице священники с опасностью для жизни сохраняли церковное имущество, нередко обличали врагов в их кощунстве. Иные приняли смерть от меча неприятеля.
Протоиерей Вениаминов был убит на паперти своей Сорокосвятской церкви за отказ отдать французам ключи от храма. Дьячок Иоанн Соколов за убиение шести французов был пойман и бит без пощады, поставлен под расстрел, но сумел бежать с тремя легкими ранами. В Зачатьевском женском монастыре сгорели все кельи и внутренность церквей, но написанный на дереве образ Христа не сгорел в пламени. Немало совершилось в те дни явных и неявных чудес, пока не исполнились мудрые слова: «Не в силе Бог, а в правде».
Владыка Платон тяжело переживал все события. В сентябре его каждый день возили молиться в Троицкий собор лавры. Вечером 10 октября владыка дремал в своем кресле, но вдруг вскочил и закричал:
— Вышел! Вышел!
Его не могли понять, пока он не объяснил;
— Французы уходят! Слава Богу, Москва свободна, и я теперь умру спокойно.
В тот день он долго молился, исповедался у своего духовника старца Аарона, который постоянно был при нем вместе с Евгением Казанцевым.
— Знаешь ли,— сказал он ночью Евгению,— я всегда боялся смерти. Где-то в глубине гнездился страх... а нынче его нет. Об одном только думаю: доколе пришествие мое здесь продолжится?.. Ты напиши Филарету. Я хочу, чтобы он сказал надо мною последнее слово, подобно Григорию Богослову над гробом своего друга Василия Великого. Напиши...
Силы старика угасали. Он еще мог вывести свое имя, что делал
