Век Филарета

окно веяло от рощи прохладой. Обыкновенно то было время полной тишины, замирали людские разговоры, тележный скрип и прочие хозяйственные звуки, но сегодня мит­рополита отрывал от молитвы шумный спор где-то рядом. Старик тяжело вздохнул и будто заново прочитал строки, заученные в юности: Отврати лице Твое от грех моих и вся беззакония моя очисти. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего, и Духа Твоего святого не отъими от мене...

   Рядом уже кричали в полный голос, того и гляди до драки дойдет. Закрыв глаза, митрополит дочитал псалом, перекрестился и, тяжело ступая, пошел на крики.

   В его доме перекладывали печь. Работа шла споро, и Платон не обращал внимания на трех печников и мальчишку-подмастерье. Теперь он увидел, как они яростно переругиваются, одолеваемые злобой. Оказалось, что у одного пропали три рубля, деньги

не­малые, и пропали, когда спали после обеда. Чужих не было — значит, взял свой. Потерпевший горячо изложил митрополиту свою обиду и примолк.

   Владыка оглядел трех мужиков и мальчика, с покорностию смотревших на него, и молвил только:

— Идите вечером молиться со мною в храме Преображения!

   В тот день 12 июня наполеоновская армия перешла границу. Россия столкнулась с сильнейшим противником. Главный смысл нашествия двунадесяти языков во главе с революционным им­ператором, ниспровержителем старых тронов и устроителем новых,

состоял в намерении Наполеона положить весь мир к своим ногам ради утоления непомерной гордыни. Следовало подчинить страну, выбивающуюся из общего европейского ряда. Новый порядок, который несла наполеоновская армия, долженствовал привести русский народ к «освобождению» от «диких», на европейский взгляд, обычаев и уклада жизни и «реформировать» православную Церковь во «вполне европейскую форму». Поэтому  не против французов и Франции поднималась волна на­родного гнева в России, а за свое сохранение, за страну и обычаи, веру и уклад жизни, за то, чтобы оставаться русскими не только по названию, но и по духу.

    Александр Павлович, как ни ожидал войны, все же надеялся на успех предварительных переговоров. Он полагал возможным отвести страшный удар, грозивший гибелью ему и России. Увы, приходилось в одиночку противостоять самой большой и победоносной  в Европе армии, ведомой гениальным полководцем, не знающем поражений. Совещания в Вильно шли одно за другим, пока же он поспешил отправить к Наполеону для вручения послания и переговоров министра внутренних дел Балашова.

   Неразбериха была полная. Балашов обнаружил, что его генеральский мундир и александровскую ленту уже отправили с обозом в Смоленск. Выполнять миссию парламентария в походном мундире было невозможно. Из затруднения министра вывели приятели: граф Петр Александрович Толстой ссудил лентою, а граф Евграф Федотович Комаровский —мундиром. К вечеру взяв адьютанта и четверых казаков, Балашов выехал

За русские аванпосты.

   В домовом храме митрополита шла вечерня. Священник и диакон совершали ее по обычному чину, не зная о начавшейся войне. Митрополит стал на правом клиросе и время от времени окликивал печников:

   - Молитесь ли вы?

   -Молимся, батюшка! – откликались те.

   Началась утреня.Диакон произносил моление о государе нашем  и всяком начальстве, дабы Бог сохранил их, да и мы поживем тихое и безмолвное житие.

   - Молитесь ли вы? — вновь окликнул митрополит мужиков.

   - Молимся! —дружно ответили они.

    - И вор молится?

   - Молюсь, батюшка! — отозвался один из печников и вдруг осекся.

    Балашов достиг французской императорской квартиры через два дня. К его изумлению, она не только находилась в Вильно, но Наполеон принял его в той же самой зале губернаторского дворца, откуда отправил Александр Павлович.

Император французов быстро прочитал письмо и сказал Ба­лашову:

   — Нас англичане поссорили!.. Я не могу согласиться на тре­бование вашего императора об отступлении. Когда я что занял — то считаю своим. Увидим, чем все это кончится... Вы были, ка­жется, начальником московской полиции? Что такое Москва? Говорят, большая деревня со множеством церквей — к чему они? В теперешнем веке перестали быть набожными.

    На сие Балашов отвечал:

    — Я не знаю, ваше величество, набожных во Франции, но в Гишпании и .в России много еще есть набожных.

    Наполеон усмехнулся.

— Пойдемте обедать, генерал!

 Огромная армия навалилась на разделенные на две части рус­ские войска (третья часть прикрывала Петербург) и медленно, но неуклонно продвигалась в