Архимандрит Филарет оказался в центре событий. Он не допускал себя до личной неприязни к рязанскому владыке, и когда проезжал через Коломну, загодя предупредил отца, чтобы особенно приветливо встретил гостя, не забыв угостить хотя бы водкою и пирогом. Но Филарет полагал неправильным вмешательство Феофилакта в дела академии и настоял на возвращении полномочий академическому правлению.
В добавок, когда Феофилакт распорядился об издании сочинения француза Ансильона
«Эстетические рассуждения», переведенного опекаемыми им студентами академии, то Филарет прямо сказал на правлении, что не хотел бы видеть имена воспитанников
академии на сочинении, в коем многое несогласно с духом самой академии. Митрополит его поддержал. И не хотел Филарет раздувать конфликт, но принужден был взяться за написание разбора обсуждаемого сочинения.
Дело с Ансильоновым переводом оказалось нешуточным. Голицын письменно доложил о нем государю, находившемуся за границей, ожидая благоприятной для себя резолюции, но таковой не получил. Александр Павлович хотя и не позволил напечатать опровержение Феофилактом возражений Филарета на вышедшую таки книгу, но приказал рассмотреть дело в рамках Комиссии духонных училищ. Голицын не подозревал, что рязанский архиепископ обратился за помощью к Аракчееву, сильно ревновавшему государя к князю.
19 ноября 1813 года Аракчеев писал из Франкфурта-на-Майне своему приятелю в Петербург: «Благодарю за сообщение восставших злых каверз на почтеннаго нам знакомаго пастыря. Я не упущу случая воспользоваться, дабы несколько слов на сей счет сказать. Дай Бог, только бы мне удалось применить удобный к оному час, ибо я такого всегда правила, что надобно сказать в такое время, которое видишь, что посеянныя слова произведут плод, без онаго лучше ждать, чем пустословить».
Тогда обер-прокурор сделал ход сильный и ловкий. Он предложил доверить рязанскому архиепископу благороднейшее поручение: обследовать епархии, пострадавшие в ходе французского нашествия, для исследования состояния церквей и монастырей и составления плана по восстановлению разрушенного и утраченного. Государь прислал архиепископу личный рескрипт, а вдобавок распорядился о выделении содержания в пять тысяч рублей. Феофилакту предоставлялись широкие полномочия, в частности, для расследования поведения иереев и архиереев в период нашествия, Отказаться он не мог.
Удаление Феофилакта под почетным предлогом почти на полгода из Синода привело к окончательному падению его влияния. Объехав смоленскую, могилевскую, Минскую и волынекую епархии, он попросился в отпуск в Петербург, но Голицын лишний месяц продержал его в Смоленске. Когда Феофилакт вернулся в столицу, оказалось, что его квартира в здании духовной академий занята, и владыке пришлось ехать на подворье. Вслед за ним в столицу донесся ворох слухов и сплетен о самоуправстве Феофилакта в разоренных губерниях, о будто бы несправедливом отрешении от сана могилевского епископа Варлаама Шимацкого, принесшего присягу Наполеону и отслужившего молебен о его здравии. Говорили и о несправедливом распределении выделенных Синодом сумм, о некой недостаче в деньгах, то ли потерянных архипастырем, то ли украденных его духовником. Тем не менее отчет архиепископа был принят. Не успел он перевести дух, как состоялось заседание Комиссии духовных училищ с обсуждением книги Ансильона.
Филарет не горел желанием раздувать дело, но князь мягко и настойчиво убеждал его в крайней необходимости завершения начатого. Филарет мог устоять перед любым давлением, но верх взяло понимание действительной опасности для Церкви защищаемого Феофилактом труда.
—...На странице четвертой указаннаго сочинения читаем: «Вселенная и Бог составляют такое целое, к которому не можно ничего прибавить, которое соединяет все, содержит все; вне сего целого нет бытия, нет вещественности; вне его нет ничего воз-можнаго»...— Филарет положил книгу на стол и поднял взгляд на собравшихся за длинным столом.— Если бы вселенная и Бог составляли целое, то Бог был бы частию какого-то «целого», Бог без вселенной был бы нечто непонятное и недостаточное. Нельзя исчислить неясностей, которыя за сим последуют...
Митрополит Амвросий, сложив ладони на столе, смотрел ровно перед собой. Князь
Голицын с неопределенною улыбкою то оглядывал членов комиссии, то смотрел в окно на
стоявший перед Михайловским замком памятник Петру, то принимался чертить на бумаге какие-то завитушки. Владыка Феофилакт, набычившись, уставился на Филарета, не замечая, как подрагивает его правая рука, лежащая на стопке книг и бумаг. Духовник государя Криницкий и обер-священник Державин, будто нарочно севшие в отдалении и от князя, и от Феофилакта, мирно слушали критику.
- Но еще должно заметить,— продолжал Филарет,— что перевод не соответствует в этом месте подлиннику, в котором надлежит оное читать от слова до слова так: «Вселенная и Бог, Бог без вселенной, вселенная без Бога — всегда суть целое, к которому не можно ничего прибавить»... и прочее. Какое в сих словах богатство нелепостей и противоречий, если хотя мало разобрать их.!...На странице двадцать восьмой у автора: «Религия в чистейшем и высочайшем своем знаменовании есть не что иное, как отношение конечного к бесконечному». Однако на странице третьей автор сказал, что «конечное — это я», а «бесконечное есть вселенная». Посему настоящее положение, в котором находится определение религии, можно произнести так: религия есть отношение человека ко вселенной. Где же Бог?.. Да сохранит нас Бог от религии Ансильоновой!
Феофилакт был темен лицом, но тут даже лысина его побагровела. Он обреченно оглядел собравшихся и опустил глаза.
На странице сто шестьдесят третьей читаем,—все тем же ровным голосом продолжал Филарет, пролистнув несколько страниц, ибо чувствовал, что настроение
