В то время архимандрит Филарет был в расцвете своих физических сил. При небольшом росте и худобе вид имел внушительный, осанку горделивую. Лицом смугл, власы темно-русые, бороду не подстригал, и она была осаниста; воспитанники и преподаватели сразу примечали, был ли он весел и светел лицом или строг и постен; поступью обладал неспешной, плавной; голос оставался тих, тонок и ясен; острого взгляда проницательных глаз его побаивались.
Авторитет его в первый же год служения установился на высокой отметке. Отец ректор свободно делал изъяснения Священного Писания, будто все помнил наизусть. Легко цитировал отцов церкви и римских классиков. Один за другим выходили его ученые труды, что поставило его выше всех современных богословов.
Воспитанники любили его лекции, их легко было записывать — речь внятная, острая, с четкими тезисами, доводами «за» и «против», несколькими примерами, и все высокопремудро. Иные после часов оставались в классах, желая еще послушать премудрости богословия, и Филарет не' жалел на это времени, повторяя любимое присловье: «Богословие рассуждает...» Знали, что к усердным учащимся он сердоболен и милостив, побуждая их к принятию монашеского сана. Монашество почитал высоко и желал, чтобы наидостойнейшие поступали в сие служение.
Удивительнейшим образом этот требовательный и сдержанный до суровости монах оказывался терпимым и снисходительным к поискам мысли студентов. В стенах академии он поощрял развитие истинно сердечного богословия, лишь бы в основе его лежали живое убеждение в спасительных истинах веры и верность Церкви.
Нынешние студенты отличались от его поколения критическим отношением к затверженным истинам (хотя встречались и безрассудно послушные), им мало было старых учебников, они начинали читать забытые в екатерининский век труды православных отцов церкви. С долей изумления замечал ректор, что его воспитанники, и не зная об ожесточенных спорах за и против мистицизма, сами вырабатывают в себе личное отношение к вере и к Богу, отказываясь от школярского следования всякой внушенной с кафедры мысли. Хотя, что скрывать, подчас это коробило и самого Филарета.
— Ваше высокопреподобие,— остановили его как-то после лекции студенты.— Вот вы сказали, что при искренней обращенности к Богу для человека необходимо полное доверие и безусловное подчинение духовному наставнику...
— Да,— нетерпеливо прервал Филарет настырного студента.
— Но ведь в таком случае человек уподобляется слепому орудию, кое может быть использовано и в дурных целях. Топором Можно построить избу, а можно и убить. Так не важнее ли свобода ума и сердца?
Филарет оглядел столпившихся кружком студентов. Он в семинарии если и задавался подобными вопросами, решал их сам с собою и с друзьями. А эти смелы...
- Разделим ваш вопрос на два,— начал он ответ.— Первое: о послушании наставнику.
Оно должно быть обязательным. Второе: о свободе религиозной веры. Право духа на свободу верования неистребимои неугасимо. Однако многих подстерегает на этом пути опасность своеволия, уклонения от истины, примеров чему несть числа. По словам Блаженного Августина, человек спасен не тогда, когда другой навязал ему страхом или страданием верное представление о Боге, но когда он сам свободно приял Бога и предался Его совершенству... Помните только слова святителя Тихона Задонского, что наибольшие бедность и окаянство человека состоит в том, что он высоко о себе мечтает, хотя подлинно ничто есть; думает что он все знает, но ничего не знает; думает, что разумен, по есть несмыслен и безумен. Да вы читали ли «Сокровище духовное»?
Филарет, случалось, утомлялся такими отвлечениями после нескольких лекционных
часов, но все же приятно и как-то весело было так попросту беседовать со студентами.
Споры же переносились из студенческих аудиторий в коридоры, на улицу, в комнаты общежития.
- Мышление мешает вере! — жарко доказывал один.— Разум хитёр и изворотлив. Сколько доводов против веры всплывают сами собой! Сколь коварны сомнения умственныя даже в ежедневном молитвенном правиле! Сколь увлекающи хитроумные мудрствования, за ними и веру-то забываешь... Так следует исключить разум из духовной сферы, умалить его!
— Зачем же ты в академию пришел? Чтобы полным дурнем стать? — И хохот дружный.
— Насмешка не довод!
— Стоит ли противопоставлять веру и мысль? — раздавался тихий голос— Вера больше мысли и включает ее в себя.
Одни запальчивые спорщики уповали на свою логику, другие на немецких Мейера, Кернера, Гофмана, Рамбахия. Находились студенты, в полгода выучивавшие немецкий, дабы поскорее и точнее узнать тонкости богомыслия и приблизиться к истине.
Иной раз споры заходили далеко.
Нет ли доли истины в запрещении католикам читать Библию? Иезуиты не правы, утверждая, что Священное Писание есть мертвая буква, но верно то, что оно неполно и темно для неразумеющих, а потому становится причиною заблуждений и ересей.
