Это состояние готовности принять и есть то, что я называю «доступом» к благодати. Она должна быть получена, и христианское понятие для этого акта — раскаяние, врата благодати. К. С. Льюис говорил, что Бог не требует от нас раскаяния деспотически: «Это просто описание того, на что похоже возвращение». Выражаясь словами притчи о блудном сыне, раскаяние — это возвращение домой, за которым следует радостное празднество. Оно открывает дорогу в будущее, к восстановлению родственных уз.
Многие пугающие отрывки из Библии, которые затрагивают проблему греха, предстают в новом свете с тех пор, как я начал понимать желание Бога направить меня к раскаянию, к вратам благодати. Иисус сказал Никодиму: «Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него». Другими словами, он пробуждает во мне чувство вины ради моей собственной пользы. Бог стремится не к тому, чтобы уничтожить меня, но чтобы освободить, и освобождение требует того, чтобы человек был так же беззащитен, как та женщина, которую поймали на месте преступления, а не высокомерным, как фарисеи.
Пока порок не выйдет на свет, он не может быть исцелен. Алкоголики знают, что пока человек не признает, что он алкоголик, нет никакой надежды на исцеление. Тем, кто упорно это отрицает, для подобного признания может потребоваться болезненное вмешательство со стороны семьи или друзей, которые будут «писать на песке» позорную истину, пока алкоголик не признает ее. (Алкоголики используют выражение «трезвый алкоголик», говоря об алкоголике, который бросает пить, но упорствует, отказываясь признать, что у него есть проблема. Трезвый, но несчастный, он делает несчастными всех вокруг себя. Он по-прежнему манипулирует другими, играя у них на нервах. Однако, поскольку он больше не пьет, он больше не переживает счастливых моментов. Члены семьи могут даже попытаться дать ему возможность пить снова, ради его облегчения; они хотят вернуть назад своего «счастливого пьянчужку». Писательница Кейт Миллер сравнивает такого человека с ханжой, пришедшим в церковь, который пытается изменить свою внешность, а не свою суть. Настоящая перемена, как для алкоголика, так и для христианина, должна начинаться с признания того, что им необходима благодать. Отрицание этого факта препятствует благодати.)
По словам Турнье, «…как раз те верующие, которые отчаялись в себе, наиболее вдохновенно выражают свою уверенность в благодати. Так Св. Павел и Св. Франциск Ассизский признавали, что они самые большие грешники среди людей; так Кальвин утверждал, что человек неспособен совершать добро и познать Бога своими собственными силами…» Именно святые наделены чувством греха. Как говорит Отец Даниелу: «Чувство греха есть мера богобоязненности души».
Святой Апостол Иуда предупреждает о вероятности того, что нечестивые люди «обратят благо дать Бога нашего в повод к распутству». Даже тот акцент, который делается на раскаянии, полностью не устраняет этой опасности. И мой друг Дэниэл, и австралийский заключенный в теории согласились бы с необходимостью раскаяния. Оба собирались воспользоваться слабым местом благодати, чтобы получить то, что они хотят, сейчас и затем раскаяться в этом позднее. Сначала неискреннее намерение формируется на периферии сознания. Я что-то хочу. Да, я знаю, это неправильно. Но почему бы просто не сделать это, вопреки всему? Я всегда могу получить прощение позднее. Намерение перерастает в навязчивую идею. В конце концов, благодать становится «попущением безнравственности».
Христиане по-разному отреагировали на эту опасность. Мартин Лютер, зараженный божественной благодатью, иногда подтрунивал над возможностью злоупотребления ею: «Если вы проповедуете благодать, не проповедуйте фикцию, проповедуйте истинную благодать. Если благодать истинна, то преодолевайте истинный, а не фиктивный грех, будьте грешником и грешите без оглядки… Достаточно уже того, что мы распознаем среди богатств славы Божией Агнца, который несет грех мира; благодаря этому, грех не разъединяет нас, даже если бы мы прелюбодействовали и убивали тысячи и тысячи раз на дню».
Другие, обеспокоенные перспективой того, что христиане будут прелюбодействовать и убивать тысячи раз в день, призвали Лютера к ответу за его гиперболу. В конце концов, Библия представляет благодать как исцеляющее противодействие греху. Как в одном и том же человеке могут сосуществовать обе эти силы? Разве мы не должны «возрастать в благодати», как завещает Петр? Разве не должно расти наше семейное сходство с Богом? «Христос принимает нас такими, как мы есть, — писал Вальтер Тробиш, — но когда Он нас принимает, мы не можем оставаться такими, как мы есть».
Теологу XX века Дитриху Бонхефферу принадлежит фраза «дешевая благодать», которую он использовал для обозначения злоупотребления благодатью. Когда он жил в нацистской Германии, его пугала та трусость, с которой христиане реагировали на угрозы Гитлера. Лютеранские пасторы проповедовали благодать с кафедры по воскресеньям, а затем молчали в остальные дни недели, в то время как нацисты проводили политику расизма, эвтаназии и, наконец, геноцида. Книга Бонхеффера «Цена ученичества» (На русском языке она вышла в 1992 году, под названием «Следуя Христу» [прим. геол. редактора].) проливает свет на многие отрывки из Нового Завета, которые призывают христиан стремиться к святости. «Каждый призыв к обращению в веру, — настаивал он, — содержит призыв к ученичеству, призыв к тому, чтобы быть похожим на Христа».
В Послании к Римлянам Павел углубляется в изучение этих вопросов. Ни в одном другом Библейском фрагменте нет такого заостренного взгляда на благодать во всем ее таинстве. Чтобы получить представление о несправедливости благодати, мы должны обратиться к 6-7 главам Послания к Римлянам.
Первые несколько глав Послания к Римлянам забили тревогу по поводу жалкого положения человечества, придя к ужасающему выводу: «Потому что все согрешили и лишены славы Божией». Подобно тому, как фанфары представляют новую часть симфонии, следующие две главы рассказывают о благодати, которая отменяет любое наказание: «А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать». Это безусловно высокая теология, но такое претендующее на всеохватность заявление представляет самую близкую к практике проблему, с какой мне когда-либо приходилось сталкиваться. Зачем быть добрым, если вы заранее знаете, что вы будете прощены? Зачем стремиться быть таким, как хочет Бог, если он принимает меня таким, как я есть? Павел знает, что он открыл теологический шлюз. Шестая глава Послания к Римлянам задает резкий вопрос: «Что же скажем? оставаться ли нам в грехе, чтобы умножилась благодать?» и снова: «Что же? станем ли грешить, потому что мы не под законом, а под благодатью?» Павел дает короткий выразительный ответ на оба вопроса: «Никак!» Другие переводы более колоритны: «Боже упаси!»
То, что апостол включает в эти лаконичные страстные главы, есть просто несправедливая сторона благодати. В самом центре аргумента, выдвинутого Павлом, лежит вопрос: «Зачем быть добрым?» Если вы заранее знаете, что будете прощены, почему не присоединиться к вакханалиям язычников? Есть, пить, веселиться, ибо завтра Господь дарует прощение. Павел не может оставить без внимания это явное несоответствие.
Первый образ, рисуемый Павлом (Римлянам 6:1-14), иллюстрирует как раз этот момент. Возникает вопрос: «Преумножается ли благодать, если возрастает грех?» Затем спрашивается: «Почему бы не грешить столько, сколько возможно, чтобы предоставить Богу больше возможности преумножить благодать?» Хотя такое объяснение может звучать извращенно, в разные времена христиане следовали именно этой логике, предоставляющей им лазейки. Епископа, живущего в третьем веке, шокировало, когда он видел набожных мучеников христианской веры, посвящающих свои последние ночи в темнице пьянству, наслаждениям и разврату. «Раз смерть мучеников делала их совершенными, — размышляли они, — что за беда, если они
