рассказывала, что в Киото, в одной дешевой закусочной, их очень хорошо готовят.
– В дешевой закусочной?
– Да, в Киото есть такая. Бедняки ее прекрасно знают. Там и шпинат готовят хорошо.
Ясуко засмеялась.
– Так вот, если бы отец ел шпинат, сваренный по часам и при определенной температуре в воде из родонового источника, он был бы всегда бодр и здоров, даже если возле него не будет Кикуко-сан, – совершенно серьезно сказала Фусако.
– Мне этот разговор неприятен. Очень уж ехидно ты обо всем судишь.
Фусако, напрягшись, с трудом подняла тяжелый поднос.
– Неужели еда становится невкусной только оттого, что с нами не изволят находиться красавец сын и красавица невестка?
Синго поднял голову и переглянулся с Ясуко.
– Перестань болтать.
– Вот так всегда. Ни слова при нем не скажи, не поплачь.
– Когда плачет ребенок, ничего не поделаешь, – пробормотал Синго, почти не раскрывая рта.
– Я не о ребенке говорю. О себе, – Фусако, пошатываясь от тяжести подноса, направилась в кухню. – Если плачет ребенок, это естественно.
Загрохотала сваленная в мойку посуда.
Ясуко встрепенулась.
Послышались сдавленные рыдания Фусако. Сатоко, взглянув исподлобья на Ясуко, убежала накухню.
Какой у нее тяжелый взгляд, подумал Синго. Ясуко тоже поднялась, взяла ползавшую рядом Кунико и посадила ее на колени Синго. – Присмотри за ней. И ушла на кухню.
Синго обнял Кунико – она была приятная, мягонькая, и он крепко прижал ее к себе. Взял за ножки. Обе ступни, маленькие и пухлые, целиком уместились в его ладони.
– Щекотно?
Кажется, девочка не понимала, что такое «щекотно».
Синго в этом не уверен, но ему помнится, что Фусако, еще совсем крошкой, когда ее клали голенькую, чтобы переодеть, и он слегка щекотал ее под мышками, морщила носик и махала ручками.
Синго старался не вспоминать о том, что Фусако и в детстве была некрасивой. Стоило ему вспомнить это, и перед его глазами возникало прекрасное лицо старшей сестры Ясуко.
Его надежда, что ребенок, прежде чем станет взрослым, еще много раз изменится, не оправдывалась, и с годами надежда притупилась.
Внучка, Сатоко, лицом как будто получше матери, так что не исключено, что уж Кунико вырастет совсем хорошенькой.
Может быть, облик сестры Ясуко воплотится в его внучках? От таких мыслей Синго стал сам себе противен.
Но как ни противен стал сам себе Синго, он размечтался: а вдруг старшая Сестра Ясуко воплотилась бы в неродившейся внучке, в ребенке, от которого избавилась Кикуко, вдруг ее девочка оказалась бы красавицей, какой еще не видел свет? Эта мысль сразила его.
Синго отпустил руку, сжимавшую детские ножки, Кунико сползла с его колен и заковыляла на кухню.
Она шла, выставив вперед согнутые руки, ноги у неё заплетались, и стоило Синго крикнуть ей «осторожно», как девочка тут же упала.
Она упала вперед, перевалилась на бок и немного погодя расплакалась.
Ясуко с Кунико на руках, а следом за ней и Сатоко, вцепившаяся в подол матери, вернулись в столовую.
– Отец теперь все время погружен в свои мысли. Правда, мама? – Фусако вытирала посуду. – Когда он вернулся домой и стал переодеваться, то и нижнее и верхнее кимоно запахнул справа налево, подпоясался и даже не заметил, как он странно выглядит. Вид у него был действительно странный. Такого с ним, пожалуй, еще не случалось. Что с ним произошло? Не пойму.
– Нет, однажды уже было, – невозмутимо ответил Синго. – Кикуко тогда еще сказала, что на Рюкю запахиваются кто как хочет – и справа налево, и слева направо.
– На Рюкю? Что ты говоришь? Как же это можно? Фусако даже в лице изменилась.
– Чтобы тебя ублажить, Кикуко на любые уловки пойдет, а ты и доволен. На Рюкю! Надо же придумать такое.
Синго постарался предотвратить новую вспышку.
– «Дзюбан», как называют нижнее кимоно, – это заимствование из португальского языка. А как в Португалии запахивают его – слева направо или справа налево, я, например, не знаю.
– Это тоже ученость Кикуко-сан? В разговор вмешалась Ясуко:
– Летнее кимоно отец часто даже наизнанку надевает.
