— Знаешь, я ведь прежде работал в полиции, — сказал он. — Если бы кто-то залез к вам в беседку, мы привезли бы сюда такого специального человека с кисточкой и особым порошком, и он обработал бы им оконные и дверные рамы. И даже если б их не было видно, — он стёр собственные отпечатки носовым платком, — мы всё равно нашли бы того, кто к вам влез.
— Как это?
— Понимаешь, отпечатки остаются, даже если их не видно. Когда ты что-нибудь трогаешь — нож, вилку, всякое такое — ты оставляешь отпечатки. Ты их не видишь, но они есть.
— И на сколько они остаются?
— На несколько недель, — ответил Даффи, — не меньше.
Наступило молчание. Никки держала одуванчики с маргаритками. Даффи осторожно продолжал.
— Миссис Колин очень расстроена. Она очень любит тебя, Никки. Она не будет сердиться. Просто скажи своему папе.
Он увидел, как Никки надула губки, потом слегка нахмурилась.
— Она не должна была запрещать мне смотреть видео. Это не её дом.
— Нет, это не её дом. Но если бы тебя увидела твоя мама, она поступила бы иначе?
Она не ответила. Они шли по лужайке. Сделав десяток-другой шагов, и по-прежнему бережно держа букет, Никки просунула ручку в ладонь Даффи.
— В следующий раз я надену перчатки, — сердито сказала она.
Сам того не желая, Даффи расхохотался. Он всё ещё улыбался, когда раздался взрыв.
Агент по продаже недвижимости, действовавший в интересах Иззи Дана, старался не вдаваться в подробности по поводу конюшенного блока. Здание было весьма эклектично. Сами конюшни были сооружены ещё во времена несостоявшегося лорд-мэра, квартира Хардкаслов и противоположный конец постройки были добавлены десятью годами позже и без особой заботы о стилистической гармонии. Центральная же секция, добавившая — что не удивительно — архитектору немало хлопот, была завершена всего за несколько лет до того, как в дом вселился Иззи Данн. Сработана она была по-современному непрочно. Стены и потолок чуть ли не картонные — только чтобы защитить от дождя укрывшиеся там три машины, и прогремевший там взрыв не причинил никакого вреда куда более солидным конюшням и дому Хардкаслов. Опасность для них представлял вспыхнувший пожар.
Когда подбежал Даффи, люди просто стояли и смотрели: на выбитую взрывом дверь, на дыру в крыше, на пылающую машину. Миссис Хардкасл, вызвавшая пожарных, стояла на гравийной дорожке, прижимая к сердцу сумочку и альбом со свадебными фотографиями. Вик, который тоже вызвал пожарных, после долгой перепалки с Дамианом, не желавшим освобождать телефон, качал головой. По виду Таффи и Дамиана можно было подумать, что они ждут, когда начнётся фейерверк. Только Белинда, пытавшаяся успокоить метавшихся в истерике лошадей, делала хоть что-то полезное.
— Там, внутри, никого нет? — спросил Даффи.
Они покачали головой. Помещавшаяся посередине машина ярко пылала. Если займётся стоящий слева «Рейндж-Ровер», то огонь перекинется на конюшни. Если загорится «Эм-Джи», то Хардкаслы пополнят список британских бездомных. Даффи подбежал к своему фургону и задним ходом подогнал его к гаражу. Остановившись футах в пятнадцати от огня, он вылез, открыл заднюю дверцу и достал трос.
— Таффи, — крикнул он, подлезая под «Шерпу», чтобы закрепить один конец троса. — Таффи, — позвал он снова и через несколько мгновений услышал скрип гравия под ногами. Из-под фургона он протянул замешкавшемуся помощнику крюк.
— За ось, не за бампер, — прокричал он.
— Я знаю, — услышал он раздраженный ответ.
Возможно, голос Таффи от возбуждения слегка изменился, возможно, он специально ради такого случая переоделся в вельветовые брюки, которые прежде не носил, — возможно, но вряд ли. Даффи прыгнул в фургон, вытянул протестующий «Рейндж-Ровер», вернулся за «Эм-Джи», посмотрел, как закрепляет трос Дамиан, и откатил машину в недосягаемое для огня место. После этого они смотрели, как догорает «Датсун-Черри». Минут через десять, когда языки пламени стали опадать, бряцая ненужными колокольцами, к крыльцу подкатила пожарная машина. Вик потряс головой.
— Вы только посмотрите, во что они превратили мой гравий.
6. Спальни
Последним, кто увидел, как пожарная бригада тушит то, что осталось от фиолетового «датсуна», была его владелица Салли. Словно ища повод похихикать, она переводила взгляд с Даффи на Вика, с Вика на Таффи. Повод всё не отыскивался. Наконец, Дамиан, отряхивая с вельветового пиджака следы сажи, пробормотал: «Ужасно ненадёжные эти заграничные авто», и этого вполне хватило. Салли возвратилась в своё обычное назойливо-хихикающее состояние, да и Дамиан сейчас, когда внезапный прилив героизма миновал, прямо на глазах становился самим собой.
— Придётся мне покупать новые дорожные карты, — хихикала Салли над самой смешной своей шуткой со времён предыдущей самой смешной своей шутки.
— Это мой гараж, — Вику было явно не до смеха, — и всё едва-едва не перекинулось на мои конюшни.
— Извините, — сказала Салли, — извините. Просто… просто, — она никак не могла сдержать смех и довести фразу до конца, — просто, эти заграничные авто — они такие ужасно ненадёжные.
— А вы молодец, — сказал Даффи Дамиану.
— И нечего мне было говорить про ось, — запальчиво отозвался тот, — я видел массу фильмов, где бампер тут же отлетает.
— Замётано. Я-то думал, что подошёл Таффи.
Наступила пауза, приглашавшая экс-жулика объяснить своё поведение.
— Я, видите ли, всегда боялся огня. Когда я был маленький, на меня упала электроплитка. С тех пор у меня фобия.
А Москва — столица Америки, подумал Даффи. Даже удивительно, у всех сейчас появились фобии. Там, откуда он был родом, фобий не было ни у кого. Теперь же, если вы не хотели что-то делать, всегда находилась какая-нибудь фобия, которая вас от этого предохраняла. У меня фобия езды на двухэтажном автобусе. У меня фобия на сигаретный дым. У меня фобия на пристяжной ремень. Всё это подразумевало, что они просто всё это не любили. Даффи предпочитал не иметь дела с самолётами, но он никогда бы не сказал, что у него на них фобия. Он бы просто сказал, что чертовски их боится, и что нисколько не сомневается, что если один из них оторвётся от земли с Даффи на борту, у него будут трястись поджилки всё то время, пока самолёт не рухнет — а это неизбежно произойдёт. Но на фобию всё это явно не тянуло. Может, у Таффи была и фобия, побуждавшая его воровать и бить людей по голове железными палками. О нет, Ваша Честь, мой подзащитный не преступник, просто, видите ли, это его фобия мешает ему вести себя как все нормальные люди. Ах, вот оно что, в таком случае, три месяца условно… А вот ещё одно шикарное снобское словцо: гомофобия. В прежние времена люди с предубеждением относились к гомосексуалистам, или геям, или голубым, или как ещё такие предубеждённые их называли. Сейчас у таких людей не было предвзятого отношения — взамен, у них была гомофобия. Даффи не одобрял этот термин. Чересчур уж он был похож на диагноз, на что-то, с чем нельзя справиться самостоятельно. Так значит, после того, как вы пнули его в пах и забрали его бумажник, вы ещё и растоптали его очки? Да, сержант, видите ли, у меня был приступ моей гомофобии. Чёрт знает что такое, всегда бывает в это время года, я ну просто ничего не могу поделать, наверное, виноват восточный ветер или что-то в этом роде. Да, и ещё у меня фобия на аресты, на суды и на тюрьму. Что ж, сынок, в таком случае, седлай обратно свой велик, и в следующий раз внимательней смотри прогноз погоды.
— Похоже, опять эти парни в форме облазают всю усадьбу, — проговорил Вик, который явно страдал хронической формой копперофобии. — Может быть, мы пока поужинаем?
Вот ещё одна вещь, обычная для снобов, думал Даффи, когда они шли к дому. Очень уж много они едят. Даже старина Вик, который только недавно приобрёл внешние атрибуты шика, хоть внутри остался
